Евгений СУХОВ - МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ

После кончины отца Борух был отправлен матерью к ее сестре в Нижний Новгород, где неожиданно для самого себя поступил в гимназию. К тому времени он свободно множил и делил в уме пятизначные числа, чем несказанно удивлял и учеников, и учителей.

Когда началась русско-германская война, Борух Бочкович, спасаясь от мобилизации на фронт, поступил на физико-математический факультет Императорского Казанского университета.

В 1915 году он познакомился с Гиршей Олькеницким, студентом-естественником, тоже отлынивающим в университете от мобилизации и входившим в Комитет студенческой социал-демократической организации.

Через год Олькеницкий вошел в состав городского комитета РСДРП (б), а в 1917-м провел в Комитет и Бочковича.

Партийная работа требовала времени и сил. На учебу ни того, ни другого уже не оставалось. Завалив экзамены в университете, Боря Бочкович вскоре и вовсе перестал туда ходить и открыл в самом начале Большой Проломной улицы небольшую дамскую парикмахерскую, пропечатав в газете следующее объявление:

НОВЫЙ ПАРИКМАХЕРСКИЙ САЛОН

ДЛЯ ДАМ МАСТЕРА И МОЗОЛЬНОГО

ОПЕРАТОРА Б. И. Б О Ч К О В А

Новыя модельныя Французския и.

Итальянския прически и выведение бородавок и мозолей.

Б. Проломная, дом. Цирмахершвана.

Жил Борис Иванович в том же доме, снимая квартиру на втором этаже, выполняющую одновременно и роль конспиративного пристанища.

После октября 1917-го приятели и знакомцы Бориса Ивановича заняли все ключевые посты в городе и губернии. Не забыли они и про Бочкова, сделав его помощником комиссара Казанского отделения Государственного банка — вот и сыграли свою роль выдающиеся математические способности Бориса Ивановича.

Комиссаром банка был его друг Гирш Шмулевич Олькеницкий. Кроме того, Гирш Олькеницкий секретарствовал в Совдепе и Революционном штабе, а в конце семнадцатого года возглавил Следственную комиссию для расследования антиреволюционных действий, преобразованную вскоре в Губернскую Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Председателем ЧК, конечно, стал Гирш Шмулевич. Времени на банк у Олькеницкого явно не хватало, а посему обязанности комиссара банка зачастую был вынужден брать на себя Бочков.

А потом случилось страшное, про что Борис Иванович очень не любил вспоминать. Ведь это была его инициатива отправиться всем шалманом к нему на дачу в Займище…

У исправляющего обязанности председателя Губернской ЧК Гирши Шмулевича Олькеницкого, действительно, оказалось много работы.

Буквально накануне был раскрыт заговор генерала Попова и полковника Ольгина, намеревавшихся захватить в городе власть и передать ее Учредительному собранию. Дознание было коротким, после которого начались повальные аресты офицеров. Скоро была доказана их принадлежность к заговору, и Чрезвычайной комиссии оставалось только карать, чем и занимался Олькеницкий последнее время.

В его личный кабинет председателя Губернской Чрезвычайной комиссии, занимавшей особняк на Гоголевской улице, то и дело заходили люди в кожанках с «расстрельными» бумагами, которые Олькеницкий подписывал, не особо вдаваясь в содержание. Параллельно с комиссарами в его кабинет была другая очередь, преимущественно из женщин в траурных одеяниях, которые приходили за ордерами на получение трупов тех, кто еще несколько дней назад были им отцами, мужьями, братьями и сыновьями.

Слез не было; всякие проявления жалости по убитым контрреволюционерам расценивались как протест, за который можно было лишиться ордера или даже загреметь в тюрьму, что находилась в подвалах особняка, — такие случаи уже бывали.

Почерневшие от горя женщины, с сухими глазами, заходили в кабинет, выслушивали строгие наставления Гирши Олькеницкого относительно запрета на отпевание покойников и похоронные процессии, получали ордер и уходили, не слыша его фраз, бросаемых им вслед:

— И чтобы никаких похоронных процессий. Иначе все участники будут привлечены к ответственности, и к ним применим меры, соответствующие законам революционного времени.

Получив то, что осталось от любимых ими людей, женщины, конечно же, приглашали священников и провожали покойных в последний путь должным человеческим обрядом. Были и процессии, только люди вместо того, чтобы идти за гробом, шли тайком сбоку или параллельно ему по тротуарам улиц.

Офицеров, уличенных в заговоре, каждый день отправляли на двух грузовиках под село Царицыно, где их загоняли в овраг и расстреливали из немецких пулеметов. Немало положили их и в Троицком лесу, и еще долго, проезжая по этой роще, лошади, учуяв запах разложившейся плоти и, видно, еще нечто такое, что не поддается человеческому сознанию, в животном страхе шарахались в сторону и дико ржали, тараща безумные глаза.