Евгений СУХОВ: МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ

Туалетная и ванная были сплошь отделаны мраморной плиткой. Словом, жить было сносно. Правда, отсутствовала вода (городской водопровод с приходом в Казань большевиков вдруг почему-то перестал работать, впрочем, обесточили и трамвайные линии), но водой, в том числе и горячей, управляющий гостиницей обещал обеспечить по первому требованию.

— Служащих в гостинице около двадцати человек, — пояснил он, угодливо улыбаясь. — Вмиг сколь угодно воды вам наносят, только прикажите.

— Немного попозже. Если вас не затруднит, принесите, пожалуйста, свежие газеты.

— Хорошо. Через две минуты вам принесут.

Как только они вошли в нумер, Лиза с ногами забралась на диван и блаженно прикрыла глаза.

— Устала? — присел рядом Савелий.

— Есть немного, — ответила Елизавета.

— Ничего. Сейчас отдохнем, потом сходим куда-нибудь, пообедаем. Так?

— Je vous remercie[1], — ответила Лиза, нежно глядя в голубые и столь знакомые глаза.

— Не стоит, — сказал Савелий и взял руку Лизы в свою. — Но без меня не делай по городу и шагу. Договорились?

— Хорошо.

Объявляется мобилизация в Красную Армию Граждан 1892 и 1893 годов рождения. Отказные протоколы не принимаются. Так же объявляется мобилизация лошадей. Нарком по военным делам Мехоношин. Губернский военком Межлаук.

Савелий отложил газету и посмотрел на часы. Пора. Он кинул взгляд на спящую Лизу, поднялся и на цыпочках вышел из нумера. Биржа извозчиков была совсем рядом, у Центрального телеграфа.

— До Госбанка, — кинул Родионов вознице, садясь в расшатанную скрипучую пролетку.

— Рупь с полтиной, гражданин хороший, — сказал сквозь зубы возница, едва глянув на пассажира.

— Понял, любезнейший, — ухмыльнулся ему в спину Савелий. — Овес нынче дорог. Давай, трогай.

Ехать, собственно, было всего ничего: по Пушкинской спустились до Рыбнорядской площади, с нее повернули налево и, проехав квартал, остановились.

— Получи, братец, — рассчитался с извозчиком Родионов и стал подниматься по ступеням банковского крыльца.

Часовой-латыш придирчиво осмотрел мандат, ощупал колючим взглядом крепкую фигуру «товарища старшего инспектора Крутова» и только потом отступил в сторону, давая понять, что можно проходить.

Вестибюль банка встретил уполномоченного прохладой и новым дежурным — латышом, выписывающим пропуска посетителям. Впрочем, работы у него было немного: рядовые граждане сюда не заглядывали, а если кто и приходил из Совдепа или Комитета РСДРП (б), то таковых знали в лицо.

— Я бы хотел встретиться с управляющим банка, — произнес Савелий Родионов, забирая у дежурного мандат и пропуск. — Как к нему пройти?

— По лестнице на фторой эташ и напрафо, — коверкая и растягивая русские слова, ответил дежурный. — Комиссар тофарищ Почкоф у сепя.

Родионов поднялся по мраморным ступеням лестницы на второй этаж, повернул направо и, пройдя мимо нескольких дубовых дверей, увидел, наконец, на одной из них табличку:

Комиссар Госбанка.

БОЧКОВ Б. И.

Стукнув пару раз ради приличия, Савелий толкнул тяжелую дверь и вошел в кабинет комиссара.

— Старший инспектор Наркомата финансов Крутов Александр Аркадьевич, — громко сказал он, отыскивая взглядом хозяина кабинета.

— Бочков Борис Иванович, — поднялся из-за массивного стола небольшой полный человечек в кожанке и кожаном же галифе (на столе лежала еще и кожаная фуражка со звездой). — Комиссар Государственного банка, — со сдержанной гордостью добавил он.

Савелий Родионов пожал пухлую ладонь комиссара и твердо произнес:

— Я хотел бы ознакомиться с условиями хранения золотого запаса России.

Настоящее имя Бориса Ивановича было Борух Ицкович Бочкович. Он родился в одном из уездных городишек Вятской губернии и был девятым ребенком в семье.

Что такое многодетная еврейская семья? Это когда младшие донашивают одежду старших. Это когда каждое утро ты принужден совершать утреннюю молитву, произносимую отцом, на коем одет талес со священными скрижалями Моисеевых заповедей. Это каждодневное попрошайничество и унижения, в результате которых ты должен был вернуться домой не только сытым, но и принести несколько копеек денег, а иначе будет сердиться отец и насмехаться братья, обзывая дармоедом и неумехой.

Жили бедно, однако родители Боруха умудрились дать всем своим детям начальное образование. Сам Борух пяти лет был отдан в хедер почтенного Оскара Марцела, потом поступил в начальное городское училище, после окончания которого попал в ученики к парикмахеру Хаскелю Гендлеру, который и подарил Боруху весьма непыльную профессию.