Иван Козлов - Долги отдающий

Заметка эта мне понравилась, особенно строки о самозащите Белакова. Смех вызвал аппетит, я выпил весь кефир, ополовинил запасы сыра, колбасы, но компенсировал все это Насте тем, что оставил ей бумажник, когда-то полученный от Эммы и Толика. Он ненамного похудел с тех пор.

После хорошего завтрака стала получше соображать голова. Скорей всего, Вика в больнице у Бабашвили. Вряд ли вчера ночью или сегодня утром Белаков нашел силы предупредить кого-то из своих, что засранцем он стал из-за Вики. Вряд ли признается в этом и милиции, которая наверняка уже посетила пострадавшего. Но тем не менее тянуть резину нельзя, надо как можно быстрее навестить моего дорогого Илью Сергеевича и Вику. Что с ней? Если хоть один золотой волос упал с ее головки — я в любой больнице достану этого структурного мерзавца.

На такси подъехал к знакомой уже развилке, отпустил машину и зашагал к больнице пешком. Рассудил вроде бы здраво: охранник обязательно услышит шум мотора и выйдет встречать прибывших, но вполне возможно, не услышит и не увидит тихо идущего человека. Встречаться с ним не хотелось бы…

Но пришлось.

Крупный, несколько грузноватый усач с цепкими глазами вырос у самой калитки, ничего не спрашивая, смотрит на меня, щелкает радиотелефоном. Все, приплыли.

— Падунец, Федор Савельевич, — говорю, сам от себя не ожидая такой наглости.

Усач повторяет услышанную фамилию, дожидается ответа и кивает головой:

— Проходите.

Вот так! И тут бывают свои сбои в бухгалтерии: человека давно уже нет, а из списков не вычеркнули. И документы не проверяют. Непорядок. Но за такой непорядок поблагодарить часового надо. В качестве поощрения я дарю ему дружескую улыбку, топаю вдоль озерца. Вот в этой беседке состоялось наше знакомство с Викой. Жаль, что она не сидит здесь по-прежнему: придется бегать по палатам. Нет, это не дело, конечно. Надо заглянуть прямо к Бабашвили и выяснить, что с моей любимой и где она.

Противнейший холодок прошелся под ребрами: а если Вика вообще не здесь, может же быть такое? Что, в Москве только одна загородная больница?

Первый этаж, поворот налево, ступеньки наверх. Ни одного больного не попалось на глаза. Что у них, мертвый час? Стучу в знакомую дверь, не дожидаясь ответа, открываю ее, перешагиваю порог. Все ясно, попал на обед. Илья Сергеевич сидит уже перед пустыми тарелками, пьет чай с лимоном.

— Я занят, простите.

— Это вы меня простите, Илья Сергеевич. У меня нет возможности ждать, я должен увидеть Вику.

Серебряная ложечка звякнула о стакан, руки доктора заметно дрогнули.

— Кузнецов? Как вы вошли сюда?

Он ставит на поднос стакан, опускает руку… Там может быть кнопка сигнализации, оружие… Выхватываю из кармана пистолет:

— Не надо!

Бабашвили заметно бледнеет, кладет руки на крышку стола, но говорит спокойно, только тихо:

— Этого еще у нас не было. Знал, что в дерьмо попал, но не думал, что по больнице с оружием бегать начнут.

— Где Вика? — спросил я.

— Так, значит, от вас ее упрятали?

— Илья Сергеевич, вы много говорите, я же жду всего-навсего коротенького ответа…

— Коротенький не получится. Вы все-таки разрешите мне взять из стола салфетки? И наберитесь хотя бы на пару минут терпения, чтобы понять, в чем дело. Вика здесь, и в той же палате, в какой была раньше. Привезли ее сюда в плохом, полубессознательном состоянии — кололи сильнейший препарат, блокирующий психику, волю. Эти ампулы тоже сюда доставили. Мне, как мальчику, настоятельно рекомендовали пользоваться ими, рекомендовали в таком тоне, что я не имел права отказаться. Но поскольку последствия подобных инъекций могут быть страшными…

У меня, наверное, что-то случилось с лицом, поскольку Илья Сергеевич дальше продолжил скороговоркой:

— Не надо так смотреть, все нормально! Я ввожу ей совершенно безвредные препараты, но у нас с ней договор: если кто-то еще есть в палате, то она ведет себя… странно, скажем так.

— Она в палате не одна?

— Одна. Но в любой момент туда может войти Светлана, моя, так сказать, помощница. На самом деле — человек, контролирующий меня.

— И вы это терпите?

— А что остается делать? Идти работать в районную поликлинику? А на что кормить семью?

— Но такой ценой…

— Не надо об этом! Я все-таки стараюсь хотя бы перед собой быть честным, деньги отрабатываю. — Он сделал ударение на последнем слове. — И потом, меня уже просто не отпустят отсюда, не позволят ни свое дело открыть, ни в другой лечебнице устроиться. Правда, если узнают, что я принимал вас, устроил встречу с Викой, то отношение ко мне, думаю, изменится. В худшую, естественно, сторону.