Иван Козлов - Долги отдающий

Да нет, это другой случай. Падунец ведь завязал, недаром же он полирует ногти — следит, чтоб руки оставались чисты. Это другой случай. Не надо подозревать всех и каждого. И вообще, даже думать об этом не надо в такую ночь, при такой луне, с такой женщиной…

Если Федор Савельевич хоть чуть причастен к автомобильным ворам — уйду сразу же, решаю я и ставлю на грязной теме точку. Лезу к Вике под махровое полотенце.

— Мы купим в деревне дом… Мы останемся чисты…

Расстались на Савеловском: Вика повезла Настю на свою подпольную квартиру, а я решил заскочить в мастерскую. Не то чтоб по делу соскучился, но захотел проверить одну свою версию.

Было уже поздно, механики работали при лампах.

— Помочь не надо? — спросил я.

— Свари кофе.

На тостере разогрел бутерброды с сыром, аджикой, позвал ребят: перекусите, мол, пока не остыло. Поинтересовался, много ли работы. Оказалось, порядочно. Завтра с утра меня ждет «Волжанка», из блондинки хочет стать брюнеткой.

— Побитая?

— Да нет, как новенькая.

Я вышел из кухни, подошел к машине. Игрушка. Поднял капот. Все верно. Как же я, дурак, раньше не мог догадаться?

На двигателе свежий срез — номер перебит.

Я тут же поехал к Падунцу объясняться. Дверь открыла кошка Зоя, по всей вероятности, недавно вылезшая из ванны. Влажные волосы, банный румянец, никакой косметики, сережек и колечек. Короткий махровый халат настолько небрежно схвачен пояском, что при желании можно увидеть, откуда у человека растут ноги.

— Костя? Заходи, я только-только чай заварила. Федор Савельевич с минуты на минуту подойдет, так что подождешь его. Хочешь перед чаем немного коньяка?

Что-то она слишком словоохотлива со мной сегодня и добра. Обычно мы в разговоры друг с другом не вступаем, лишь обмениваемся лучезарными змеиными взглядами.

— Спасибо, я решил завязать.

— Жаль, жаль.

Она усаживается напротив меня, и халатик при этом так топорщится и расходится, что и спину разглядеть можно. Впрочем, у Зои все одинаково — что спина, что грудь.

— Жаль не потому, что ты пить бросаешь, просто хотела пооткровенничать с тобой, а на сухую беседа не завяжется.

— А вдруг? — говорю я. — Бывают темы, объединяющие и врагов.

— Вот-вот, врагов. Почему ты меня ненавидишь, Кузнецов?

— Это громко сказано. Я не питаю ненависти ни к кому на всем белом свете.

— Ты всего-навсего терпеть меня не можешь, да?

— Все не так, — елейно улыбаюсь я. — У меня испорченные гастрономические вкусы. Я, к примеру, не ем ананасы, просто не ем, безразличен к ним, понимаешь?

— Я не предлагаю, чтоб ты меня съел, хотя… — еле уловимое движение, пола халатика вообще сползла с ноги. — Хотя, может быть, и не отказалась бы. Но мы делаем одно дело, и оно требует нашей солидарности…

— Постой-постой, — перебил я. — Какое одно дело?

— Я вместе с Падунцом являюсь владелицей автомастерской, следовательно, могу как-то влиять…

Я откровенно зевнул:

— Ночь рыбалил, не выспался, так что прости. Оставим этот серьезный разговор до лучших времен. Федора Савельевича я, видно, не дождусь?

— Некоторые производственные вопросы могу решить и я. — Это уже сказано сухо, официально. Ножка исчезла под халатом, ворот его запахнут теперь до горла.

Это вряд ли, думаю я. Но в целом Зоя права, не надо так явно окрысиваться. Все-таки «шефиня», а с начальством портить отношения последнее дело.

— У меня такое чувство, что мы все же найдем общий язык и смиримся, говорю я, вставая из-за стола. Улыбка моя при этом, наверное, так лучезарна, что женщина клюет на нее как на удочку:

— А может, и сдружимся.

Чувствую, что опять сейчас начнется стриптиз, и быстренько ретируюсь. Конечно, жаль, что не довелось встретиться с Федором Савельевичем. Но так или иначе, завтра к нему на работу я уже не выхожу. Это дело принципа. Не хочу мараться.

Полупустой трамвай везет меня до площади, теперь надо пересечь ее, пройти небольшой сквер — и я дома: от сквера до подъезда метров триста.

Но в самом начале этой трехсотметровки — толпа людей, окружившая легковушку. Определить нетрудно: «японец», такого же цвета и марки, как у Падунца. Но мало ли их, схожих… К толпе приближается синий проблесковый маячок милицейской колымаги. Видно, серьезная авария, такую машину жалко разбивать.

Профессиональное любопытство заставляет меня подойти ближе.

"Японец" целехонек, ни одной царапины. Рядом с открытой дверцей лежит на асфальте лицом к небу человек. В центре лба — темная дыра. В свете фар блестит еще не засохшая кровь.