Наталья Никольская: Смерть домохозяйки

– Да.

– Жду, когда ты мне что-нибудь скажешь.

– Тогда приезжай, только быстро, не откладывай, – Мещеряков со вздохом опустил трубку на рычаг.

– Миша, мне уйти? – Вершинина привстала с кресла.

– Да сиди уж, – махнул рукой Мещеряков, – какие теперь секреты?

– Думаю, минут через десять-пятнадцать он здесь будет, – Михаил Анатольевич посмотрел на часы. – Ну надо же!

Последнюю реплику он произнес с горькой досадой.

– Я вот думаю, гадаю, кто мог ее убить? – Вершинина подняла на Мещерякова свои большие синие глаза.

– Профессиональный интерес? – раздраженно спросил Михаил Анатольевич.

Вершининой редко доводилось видеть его таким. Обычно он пребывал в состоянии равнодушия и апатии. Вяло реагировал даже на сильные раздражители, которые у других людей могли бы вызвать шквал неконтролируемых эмоций.

Был ли тому причиной его флегматический темперамент или это была особая манера следить за собеседником с целью разгадать его тайные намерения и проникнуть в его сокровенные замыслы, но выдержке Мещерякова Вершинина искренне удивлялась и завидовала. Она во многом даже стремилась подражать ему, иногда не считаясь со своими природными характеристиками как слабого и потому менее эмоционально устойчивого пола.

– Ничего не могу с собой поделать, – Вершинина попробовала улыбнуться.

«Ну, конечно, вчерашний допинг плюс сегодняшняя история с женой друга», – поставила она диагноз шефу.

– Я ведь Димку без малого двадцать лет знаю, да и с Юлей знаком не понаслышке, – глухо проговорил он, – то, что между ними произошло – это их дело. Но вот как теперь ему обо всем этом рассказывать?!

Мещеряков неистово тер подбородок.

– Миша, ты ведешь себя так, словно в том, что случилось, есть наша вина… – Вершинина краем глаза наблюдала за Михаилом Анатольевичем, который, будучи не в силах усидеть на одном месте, стремительно поднялся с кресла (и это при его комплекции!) и зашагал по кабинету. Кресло, оставленное хозяином, жалобно скрипнуло.

– Умом я все понимаю, – сказал Мещеряков более спокойным тоном, – а вот душой… – он постучал рукой по своей мощной груди, – кому же все-таки это было нужно? Димка хоть и имеет большие деньги, но не такие, чтобы из-за них без предупреждения могли убить человека. Нет, что-то здесь не так…

Он продолжал прохаживаться по кабинету из угла в угол, плотно сжав губы и засунув руки в карманы брюк. Пуговица на его серой в полоску сорочке была расстегнута над поясным ремнем. Когда он подошел к окну и остановился, глядя на улицу, в дверь его кабинета постучали, и на пороге появился мужчина лет сорока пяти с приятным открытым лицом.

Среднего роста, коренастый, с правильными чертами лица, зачесанными назад тронутыми сединой волосами и аккуратно подстриженной бородкой, он производил впечатление уверенного в себе, уравновешенного человека.

На нем был стального цвета костюм и такой же галстук. На его губах играла вежливая улыбка.

– Привет, Михаил, – он шагнул навстречу Мещерякову и протянул руку.

Мещеряков ответил крепким рукопожатием.

– Познакомься, Дима, – жестом он указал на Вершинину, – это Валентина Андреевна, начальник нашей службы безопасности.

Козлов подошел и, галантно наклонившись, поцеловал Вершининой руку.

– Дмитрий Степанович, – представился он.

У него был приятный глубокий баритон, вполне соответствующий его облику. Он устроился в предложенном ему Мещеряковым кресле и закинул ногу на ногу.

– Что скажешь, Михаил? – посмотрел он на Мещерякова, который все еще не решался сесть.

Михаил Анатольевич подошел к столу, достал сигарету из пачки, похлопал себя по карманам, ища зажигалку, не нашел, бросил сигарету на стол и, наконец, опустил свой рыхлый зад в кресло.

– Что ты мечешься, как неприкаянный, можешь говорить все как есть, – улыбнулся не проявляющий никаких признаков беспокойства Козлов, – если бы я не предполагал, что Юлька мне изменяет, я бы не просил тебя следить за ней.

– Все гораздо хуже, Дима, – одним махом выпалил Мещеряков, – она погибла.

Он наконец нашел зажигалку и закурил, щуря глаза от дыма. Спокойное лицо Козлова покрылось багровыми пятнами, губы заметно дрожали. Он молча вперил свои светло-карие глаза в Мещерякова. Через минуту обретя дар речи, он спросил хриплым голосом:

– Ты сказал, погибла? – он продолжал непонимающе смотреть на Мещерякова, а потом резко перевел взгляд на Вершинину, точно призывая ее опровергнуть эту нелепость. Валандра опустила глаза.