Марио Пьюзо - Четвертый К.

Поскольку ему частенько удавалось обворожить свои жертвы, он осознал, что некоторое безумие, жившее в нем, является неотъемлемой частью его обаяния и страха, который он внушал. Может быть потому, что в его жестокости не было ярости. Как бы не шли дела, этот беззаботный террорист продолжал наслаждаться жизнью. Даже сейчас, хотя он готовился к самой опасной в его жизни операции, он любовался восхитительными римскими улицами, сумерками Страстной пятницы, наполненными звоном бесчисленных колоколов.

Все было готово. Люди Ромео на местах. Люди самого Ябрила прибудут в Рим завтра. Обе группы расположатся в разных конспиративных домах, связь между ними осуществляют только два их главаря. Ябрил понимал, что это великий момент, что предстоящее Пасхальное воскресенье и следующий за ним день станут днями его триумфа.

Он, Ябрил, отбросит прочь всех таящихся в тени владык, которые станут пешками в его руках, пожертвует всеми, даже беднягой Ромео. Его планам может помешать только смерть или, если сдадут нервы, или малейший просчет во времени. Но вся операция настолько сложна, настолько совершенна, что это доставляло ему наслаждение. Ябрил остановился полюбоваться шпилями соборов, счастливыми лицами римлян, насладиться своими сентиментальными раздумьями о будущем.

Однако, подобно всем людям, полагающим, что они могут изменить ход истории по собственной воле, силой своего интеллекта, своей властью, Ябрил не придавал должного значения ни случайностям и совпадениям в истории, ни тому факту, что могут найтись люди, безжалостнее, чем он. Воспитанные на строгих нравственных понятиях, носящие маску милосердных законодателей, они могут оказаться более жестокими.

Глядя на благочестивых и веселых пилигримов на римских улицах, верящих во всемогущество Бога, он ощущал, как его переполняет чувство собственной непобедимости. Он гордо перешагнет через господнее всепрощение, ибо зло обернется добром.

Сейчас Ябрил оказался в одном из беднейших кварталов Рима, где людей легче всего запугивать и подкупать. До конспиративного дома Ромео он дошел, когда уже стемнело. К старинному четырехэтажному зданию примыкал большой двор, наполовину окруженный каменной стеной; все кварталы в доме контролировались подпольным революционным движением. Ябрила впустила в дом одна из трех женщин из группы Ромео, худая, в джинсах и голубой хлопчатобумажной рубашке, расстегнутой почти до талии. Она не носила лифчика и казалась безгрудой. Когда-то эта женщина участвовала в одной из операций Ябрила, и, хотя она ему не нравилась, он восхищался ее жестокостью. Однажды они поссорились, и она не уступила ему.

Женщину звали Анни. Черные, как смоль, волосы, причесанные по моде принца Вэлианта, не украшали ее сильное, грубоватое лицо, но и не заслоняли сверкающих глаз, взирающих на всех, даже на Ромео и Ябрила, с яростью. Появление последнего подсказало ей, не полностью посвященной в предстоящую операцию, что это дело чрезвычайной важности. Она молча улыбнулась, впустила Ябрила и заперла за ним дверь.

Ябрил с отвращением отметил, как грязно в доме. В жилой комнате валялись немытые тарелки и стаканы, повсюду были разбросаны остатки пищи, пол завален газетами. Группа Ромео состояла из четырех мужчин и трех женщин, все они были итальянцы. Женщины отказывались прибирать в доме, так как это противоречило их революционному убеждению, что во время подготовки к операции мужчины должны делить с ними домашние хлопоты. А мужчины, все до одного студенты университета, хотя и разделяли эти убеждения, но были избалованы своими материями и, к тому же, знали, что после того, как они покинут этот дом, дублирующая группа очистит его от всех следов их пребывания здесь. По негласному соглашению на грязь не обращали внимания. Это раздражало одного только Ябрила.

— Ну и свиньи же вы, — сказал он Анни.

Она посмотрела на него с холодным презрением и ответила:

— Я не домашняя хозяйка.

И Ябрил тут же оценил ее по достоинству: не боясь ни его, ни вообще кого-либо, она обладала истинной верой и готова была взойти на костер. Колокола тревоги в его мозгу смолкли.

Ромео, такой красивый, такой оживленный, что Анни даже отвернулась, сбежал по лестнице с неподдельной радостью, обнял Ябрила и повел его во внутренний двор, где они уселись на низкую каменную скамью. Ночной воздух был напоен ароматом весенних цветов, до их слуха доносился отдаленный гул, крики и разговоры множества тысяч пилигримов на улицах Рима в последний день Великого поста. И весь этот гул покрывал то усиливающийся, то затихающий звон колоколов сотен церквей, приветствующих наступающее Пасхальное воскресенье.