Марио Пьюзо - Пусть умирают дураки

Моузес Уортберг не стал терять времени на всякую ерунду и сразу перешел к делу. Властным голосом он сразу все поставил на свои места.

— Я не доволен оставленным нам Маломаром сценарием, — сказал он. — Его подход неверен. Это не фильм нашей студии. Маломар бь1л гением, он мог сделать так, чтобы фильм получился. У нас нет никого, равного ему.

Вмешался Рицетти, голос его был вкрадчив, как бы завораживал слушателей:

— Не знаю, мистер Уортберг. У вас здесь несколько прекрасных режиссеров. Он прямо-таки с нежностью посмотрел на Саймона Белфорта.

Уортберг бросил на него пронизанный холодом взгляд, и больше тот не произнес ни слова. Белфорт немного покраснел и отвел взгляд.

— Мы потратили много денег на этот фильм, — продолжал Уортберг. — Мы должны оправдать их. Но мы не хотим, чтобы критики обрушились на нас, обвиняя нас в том, что мы испортили детище Маломара. Мы хотим использовать его репутацию во имя картины. Хоулинэн выдаст сообщение для печати, подписанное всеми нами о том, что картина будет сделана так, какой ее хотел видеть Маломар. Что это будет картина Маломара, последняя дань ему как великому кинодеятелю, внесшему большой вклад в дело киноискусства.

Уортберг сделал паузу, во время которой Хоулинэн вручил всем копии сообщения.

Прекрасно выполненный заголовок, отметил я, с вензелем студии, выполненным красно-черным.

Келлино непринужденно заметил:

— Моузес, старина, я полагаю, тебе бы нужно отметить, что Мерлин и Саймон будут работать со мной над новым сценарием.

— Хорошо, уже сделано, — сказал Уортберг. — И потом, Уго, позволь мне напомнить тебе, что ты не должен вмешиваться в постановку и режиссуру. Это наше дело.

— Конечно, — сказал Келлино.

Джефф Уэгон улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

— Сообщения для прессы — это наша официальная позиция, — сказал он. — Однако я должен сказать вам, Мерлин, что когда Маломар помогал вам в работе над сценарием, он был очень болен. Это ужасно. Нам придется переделать его, и у меня есть несколько мыслей на этот счет. Работы предстоит очень много. Как раз сейчас мы вовсю повсюду трубим о Маломаре.

— У тебя здесь все в порядке, Джек? — спросил он Хоулинэна.

Хоулинэн утвердительно кивнул. Келлино очень искренне сказал мне:

— Надеюсь, вы будете работать со мной над этой картиной, чтобы сделать ее великим фильмом, таким, каким его хотел видеть Маломар.

— Нет, — сказал я. — Я не могу этого сделать. Я работал над сценарием с Маломаром, и полагаю, что сценарий великолепен. Так что не могу согласиться ни на какие изменения или переделку и не подпишу поэтому никакого сообщения для прессы.

Хоулинэн спокойно, вкрадчивым тоном, вставил:

— Мы все понимаем ваши чувства. Вы были очень близки с Маломаром, работая над фильмом. Я согласен с тем, что вы только что сказали, и думаю, это прекрасно. В Голливуде редко встретишь такую верность, но в то же время вы должны помнить, что у вас доля в фильме. В наших интересах обеспечить ему успех. Если вы не друг этой картине, а ее враг, то вы просто вынимаете деньги из своего же кармана и выбрасываете их.

Мне стало по-настоящему смешно, когда я выслушал его монолог.

— Я друг этой картины. Именно поэтому я не хочу переделывать сценарий. А вы те, кто является врагом этой картины.

Келлино резко, грубо заявил:

— Гоните его. Пусть убирается. Он нам не нужен.

Первый раз я посмотрел в лицо Келлино и вспомнил его описание, данное Осано. Как обычно, Келлино был прекрасно, со вкусом одет в отлично сидящий костюм, великолепную рубашку, шелковистые коричневые туфли.

Выглядел он прекрасно, и я вспомнил, как Осано, характеризуя его, использовал слово «скобарь».

— Скобарь, — говорил он — это крестьянин, который стал богачом и приобрел большую известность и который старается приобщиться к классу аристократов. Он все делает правильно. Он изучает их манеры, улучшает свою речь и одевается как ангел. Но как бы он ни одевался, как бы ни чистился, всегда у него на туфлях прилипнет кусочек грязи.

И, глядя на Келлино, я думал, как прекрасно он отвечает этому определению.

Уортберг сказал Уэгону:

— Урегулируйте вопрос, — и вышел из зала. Он не мог унизиться до того, чтобы обсуждать что-либо лично с каким-то паршивым писателем. Он и пришел-то на совещание из одного только уважения к Келлино.

Уэгон спокойно сказал:

— Мерлин важен в этом деле, Уго. Я уверен, что он подумает и согласится с нами. Доран, почему бы нам не собраться снова через несколько дней?