Фредерик Дар - С моей-то рожей

Улыбка мгновенно слетела с его лица. Ее место заняла привычная маска.

– Так вы видели?.. – неопределенно произнес он.

– Ну конечно, я вас видел.

– Я выглядел не слишком неуклюжим?

– Напротив, вы были просто великолепны! Вряд ли я смог бы выглядеть лучше, окажись перед камерами.

– Не нужно издеваться, Жеф. Мне было страшно неприятно все это, но не удалось отвертеться...

– Ну естественно! Слава требует жертв. Я помню это еще по старым временам.

Сидя на том самом диване, где незадолго до этого мы с такой страстью занимались любовью, Эмма с беспокойным видом смотрела на нас. Медина растерялся, не зная, как себя вести. Он чувствовал мой гнев и мучительно искал способ его усмирить или, по крайней мере, ослабить. Внезапно ему на глаза попался чемодан, о котором я совершенно забыл. Чемодан стоял посреди комнаты и выглядел весьма многозначительно.

– Это еще что такое, Жеф?

Я рискнул ухмыльнуться.

– Сами видите: мой чемодан.

– А почему он здесь?

– Дожидается меня. Я уезжаю, Медина. Мне осталось лишь поблагодарить вас за гостеприимство...

Медина, вероятно, побледнел бы, если бы уже не был белым, как мел. Его и без того тонкие губы вытянулись в ниточку.

– Что вы хотите этим сказать, Жеф?

– Природа обделила меня даром заниматься журналистикой с помощью посредника. Это абсолютно не соответствует моему характеру. Поэтому я предпочитаю все бросить!

Медина выглядел раздавленным. Судя по всему, я нанес ему страшный удар, разрушив его уже начавшие осуществляться планы коротким словом: кончено!

Намерение уехать было полной неожиданностью и для меня самого. Оно пришло мне в голову внезапно при виде этого лукавого существа и моего чемодана. Возникшую между ними причинно-следственную связь я расценивал как знак судьбы. Более того, отъезд представлялся единственным способом прекратить эту постоянную эксплуатацию, жертвой которой я стал.

Я старался не смотреть на Эмму, так как ее полные отчаяния глаза могли бы поколебать мою решимость и заставить еще раз изменить свои планы.

Медина молча снял пальто, бросил его на спинку кресла и направился к бару, чтобы налить себе коньяка в пузатый бокал. Этому славному парню требовалось взбодриться!

– Послушайте, Жеф, черт бы меня побрал, если я что-нибудь понимаю в вашем поведении!

Его голос дрожал. Он изъяснялся ворчливым и неуверенным тоном, словно человек, переживающий большое горе, но пытающийся держать себя в руках.

– Мне казалось, что вам хорошо в моем доме, что вы почти счастливы, – продолжал он.

– Я тоже так думал, Фернан, но, как выяснилось, это далеко не так!

– Неужели на вас так подействовало мое выступление по телевидению?!

– Возможно. Хоть я вас и видел каждый день, но потребовался свет юпитеров, чтобы понять, что вы из себя представляете в действительности.

– Жеф, вы слишком честолюбивы и не можете мне простить, что я сыграл перед камерами вашу роль!

– Вы сыграли вовсе не мою, а свою собственную роль! Неужели вы думаете, что я стал бы с такой претензией распускать перья перед ведущим? Лишь закомплексованный неудачник может вести себя подобным образом!

Медина застыл. Его глаза провалились в глубь глазниц, словно пытались спастись бегством.

– Вы не в состоянии связать на бумаге пару слов. Единственное, что вы можете хорошо делать, – это написать свое имя под моими статьями.

– Я умею также прятать, кормить и давать возможность работать человеку, находящемуся вне закона.

Медина сбросил маску любезности, показав свое истинное лицо, на котором отпечатались низость и коварство. Вся гнусность, которая накапливалась в глубине его души, готова была выплеснуться наружу.

– Я для вас – пишущая машинка, Фернан. Вас вполне устраивает, что я вне закона. Что ж, пусть со мной случится самое страшное, но я не желаю больше создавать вам имя, оставаясь в тени! Я не копировальный автомат, вы слышите?!

Рассмеявшись, я продолжал:

– Карьера Фернана Медины оказалась слишком короткой! В вашей газете долго будут гадать, почему у вас столь внезапно пропал писательский дар!

Эти слова пронзили его прямо в сердце. Срывающимся голосом Медина завопил:

– Вы останетесь и будете писать, если дорожите своей шкурой!

Этот выпад, как ни странно, подействовал на меня успокаивающе. Стало ясно, что приютивший меня человек – самый настоящий подонок. Я правильно сделал, что высказал ему все в глаза, а самое главное, слова Эммы оказались чистой правдой. Я подошел к чемодану и, наклонившись, взялся за ручку.