Анатолий Селиванов - Гараж на пустыре

Сидевший за рулём с угрозой сказал:

— Смотри, Леха. Если ты их кому-либо сбагришь, голову оторву.

Леха, отвернувшись, проворчал что-то нечленораздельное. Некоторое время они молчали. Мимо машины прошла в обнимку парочка. Стук женских каблуков звучно разносился по затихшему двору.

— Ладно, — примирительно произнёс водитель. — Но чтобы завтра всё было в ажуре. В двенадцать ноль-ноль. Осознал?

Леха открыл правую дверцу. Загоревшийся в салоне слабый свет на минуту вырвал из темноты его скуластое лицо и жёсткий ёжик чёрных с проседью волос. Выбравшись из машины, он буркнул:

— Чего там. В двенадцать так в двенадцать. Прикатывай. — И, не оглядываясь, пошёл к подъезду.

— Матери привет передавай! — бросил ему вслед водитель, захлопывая дверцу автомобиля.

Пришло утро нового дня — солнечное, тихое, прямо бабье лето.

И пришло сообщение из комиссионного магазина № 3 о том, что мужчина, предъявивший паспорт на имя Горева Валентина Антоновича, сдал на комиссию наручные часы, сходные по описанию с теми, которые были похищены у Мальцева. Срочно найти и опросить Горева было поручено Дудину.

И к Головачеву, можно сказать, пришла удача: подтвердилась его догадка. Вместе с Поздняковым они провели на пустыре ещё один эксперимент, проделав с хронометром весь тот выверенный ими путь, каким почти три недели назад убегала от гаража потрясённая Артюхова.

Вырисовывалась немаловажная деталь: если идти или даже бежать, строго придерживаясь её маршрута (от гаража наискосок к одинокому кусту, затем к Северному проезду, метров тридцать вдоль него, потом резко повернуть назад и снова до куста, там остановиться минуты на три и опять двинуться по направлению к проезду, пересечь его — и прямо к жилым домам), то при всём желании никак не успеваешь оказаться у дома № 4 в 21 час. А если не возвращаться назад от Северного проезда и не делать трёхминутную остановку у того самого куста, то тогда действительно вполне можно поспеть.

Сделав такой вывод, Головачев хитро взглянул на Позднякова.

— Ну и как? Какие напрашиваются соображения?-Они стояли на обочине проезда, очищая обувь от налипшей грязи.

Поздняков, хмыкнув, полез за сигаретой.

— А ведь он, Олег Фёдорович, показал, что видел Артюхову в 21 час, от силы в 21.10. Выходит, врёт?

— Или ошибается. Вот это и предстоит выяснить. Откровенно говоря, что-то мне он не нравится. Надо серьёзно им поинтересоваться. Но только аккуратно, Поздняков. Не дай бог спугнуть или ещё хуже — бросить тень на человека!

…Участковый Трофименко старался принимать пищу всегда в одно и то же время: давала знать застарелая язва желудка. Обедал он обычно в молочном кафе, помещавшемся все на том же Северном проезде. Сегодня, разбирая давнюю квартирную склоку, Трофименко выбился из привычного графика и, чтобы сократить дорогу, пошёл к кафе не улицей, как всегда, а через дворы, напрямик. Он уже было прошёл последний из четырёх новых домов, выстроенных в этом квартале, как его внимание привлёк шум, доносившийся из-за окна на первом этаже.

— Опять у них скандал! — Трофименко, крякнув, остановился. Квартира, служившая источником столь неблагозвучного концерта, была ему хорошо известна. В ней жила дважды разведённая гражданка Птахина, которую во дворе все запросто величали Евгешей, а сам Трофименко, не любивший садовые цветы и предпочитавший скромные полевые, прозвал Хризантемой. Раздирающие же душу вопли, несомненно, испускал сын Евгеши — ученик 4-го класса Эдик, веснушчатый, шкодливый и безоговорочно зачисленный общественностью дома в категорию «трудных» подростков.

Трофименко взглянул на часы, сердито сплюнул и вошёл в подъезд. После нескольких настойчивых звонков дверь всё же распахнулась, и на пороге с видом, не сулившим ничего хорошего, появилась красная, растрёпанная Евгеша.

Участковый укоризненно покачал головой, стараясь придать своему рыхлому лицу надлежащую суровость,

— Опять у вас непорядок, Хризантема?

— Ой, это вы, Пётр Тарасович, — смешалась Евгеша. — А я думаю, какой черт названивает…

— За что парнишку наказываешь?

— Пётр Тарасович! Житья от него нет! Сегодня снова в школу вызывали!

— Что он такое натворил?… Зайти-то можно? Чего на пороге держишь?

— Ой, заходите, заходите, Пётр Тарасович! — спохватилась Евгеша. — Только беспорядок у нас!

— А когда у тебя был порядок? — усмехнулся Трофименко, входя в неубранную прихожую. — Да-а-а… «Весёлая царица была Елисавет, поёт и веселится, порядка только нет…»