Татьяна Устинова - Колодец забытых желаний

Виктор Иванович в своем «колхозе» был един в трех лицах — и бог, и царь, и отец родной, и Олег вполне понимал его привязанность к отчизне. За границей он был просто богатый человек со всеми атрибутами, присущими нуворишу, — отели, лимузины, курорты и ювелирные магазины на площади Вандом в Париже. А на родине на него молились, а это всякому приятно!..

— Пора тебе, Олег Петрович, тоже домиком обзавестись, — говорил между тем Виктор Иванович, — чего в городе-то страдать, ни воздуху, ни простору!.. Вот у нас в колхозе сейчас так замечательно! Дымком пахнет, камин топится, вечерком выйдешь на морозец, пробежишься с собаками — и в баньку! Как хорошо!

— Вкусно рассказываете, Виктор Иванович!

— А что там, вкусно-невкусно! Вы, молодые, теперь все знаете, все понимаете, во всем разбираетесь, а самое-то главное что?.. Самое главное — быть ближе к земле, к настоящему, истинному! А где тут найдешь истинное? Вот в этом клубе твоем, что ли?!

Олег улыбался, раскуривая сигару. Счет очкам он уже потерял, Назаров сегодня решил отчитать его по полной программе, кажется, на его языке это называлось «пожурить».

А что ж не пожурить, говаривал он, когда есть за что!..

— Мы, старики, вам, молодым, еще сто очков вперед дадим, а все почему? Потому что мы крепкой породы, а вы все хлипкие какие-то и вдали от природы!..

— Да какой же я молодой, Виктор Иванович! — возразил Олег. — Сорок три года скоро! Я уже… средне молодой!

— Сорок три года! — презрительно фыркнул Назаров. — Мальчишка! Я в вашем возрасте штангу выжимал и на турнике сто раз мог подтянуться, а все почему?

— Потому что крепкой породы, — не выдержал Олег Петрович. — Так что там у нас с вами выходит, Виктор Иванович?

Партнер, видимо, понял, что воспитательный процесс затянулся, помолчал для порядка и заговорил о делах.

Никонов покупал помещение под картинную галерею — ко всем своим многочисленным занятиям Олег Петрович планировал добавить еще и галерейку, где можно было бы выставлять и продавать картины, скульптуры и прочие художественные произведения. Затевая галерейку, Олег преследовал две цели — дома у него эти самые художественные произведения уже решительно не помещались, картины стояли в кабинете, занавешенные тряпками и прислоненные одна к другой, и хорошо было бы завести под них отдельное помещение, ну, и заодно занять чем-нибудь предыдущую пассию, которая из разряда пассий перешла в разряд старых подруг.

Пассия была художницей, не слишком хорошей, но… продвинутой. Носила длинные юбки с кружевной подбивкой вместе с солдатскими шнурованными ботинками, толстые выпуклые железные браслеты по пять на каждой руке, крупные бусы, узкие очочки и бархатную повязку на бледном лбу. Олег Петрович быстро утомился в ее обществе, ибо нужно было не только весело проводить время, но и «соответствовать», а «соответствовать» ему было сложновато — иногда он не мог с одного взгляда отличить Бастьен-Лепажа от Лермита, а уж в современном искусстве вообще почти ничего не понимал, и девушку это сердило. Изображенный на картине огромный коричневый глиняный унитаз, заваленный доверху отрезанными человеческими головами с высунутыми и прокушенными языками, мученически искаженными ртами, заведенными или скошенными глазами, и с трубой, из которой вытекает река нечистот, подозрительно похожая на человеческие мозги, вперемешку с книгами, партитурами, какими-то свитками, представлялся Олегу Петровичу плодом больного воображения художника. А девушка твердила, что именно так и создаются все шедевры, и литературные, и музыкальные, — всякие шедевры, в общем!..

— Ну почему? — недоумевал Олег Петрович, рассматривая жуткую картину. — Ну, вот ты художница, да? Почему у тебя голова, получается, в унитазе?!

— Ты ничего не понимаешь, — сердилась она. — Это эмоции! Образы, которые терзают тебя, — когда ты пишешь, они уничижают тебя изнутри.

— Изнутри чего? — упорствовал Олег Петрович. — Тут все внутри унитаза!..

На том они и расстались, решив более друг друга не раздражать. Олег Петрович чувствовал себя немного виноватым, потому что девушка на самом деле была слегка в него влюблена и даже поплакала немного, когда на почве унитаза они разошлись окончательно. Он знал, что художник она так себе, но у нее были чутье и нюх, если не считать некоторых завихрений, а ими можно было смело пренебречь.

Так что у Олега была и еще одна цель, так сказать, дальняя, — подзаработать немного денег или уж, по крайней мере, остаться не в убытке.