Татьяна Устинова - Колодец забытых желаний

— Ника! — попросил он. — Ника, ну, пожалуйста!..

И тогда, рыча от нетерпения, она через голову стащила водолазку и еще что-то ненужное, что было на ней, что закрывало ее от него, и он почувствовал ее тело — напряженное, вытянутое, дрожащее и огненное, словно тот самый ведьминский костер теперь горел у нее внутри, сжигал внутренности.

Она показалась ему совершенным существом, гладким, стремительным и неукротимым. У нее было изумительное тело, и оправдались все самые худшие его подозрения. Когда исчезли дурацкие тряпки, так ей не шедшие, она оказалась очень женственной, погибельной, порочной.

Вдруг он подумал, что все великие художники писали обнаженных женщин именно поэтому — чтобы избавиться от наваждения, сделать его публичным, потому что в одиночку выносить это было почти невозможно.

— Ты меня убьешь, — пробормотал он, закидывая голову.

— Так тебе и надо!

И он знал, что она права — так и надо, только так и надо, и невозможно по-другому, и все другое просто обман, пустышка!..

Он не понял, когда ее буйство приостановилось, и она задышала чаще, и звериные когти вдруг убрались, и остались только проворные и сильные женские руки, которые ласкали его. Он не понял, когда прекратился поединок и они оказались вместе по эту сторону вселенной!..

Теперь он готов был разорвать ее на части, и приходилось строго контролировать себя, чтобы на самом деле не разорвать, и он вроде бы контролировал, все время опасаясь, что ему не хватит сил.

И в какой-то момент их действительно не хватило.

Я больше не смогу. Я умру, ну и пусть.

Если это единственная оставшаяся у меня возможность, значит, так тому и быть.

Его пантера, превратившаяся в женщину, кусала его за плечо, кажется, больно, и в ушах звенело, и он точно знал, что будет дальше, — впрочем, никто не знает, что случается, когда небо падает на землю, потому что живых после этого не остается и некому рассказать!

Теперь он поймал взглядом ее глаза и больше не отпускал, и даже придержал руками ее голову, чтобы она не смела их отводить, и он сказал то, что имело для него значение, то, что стало очевидным именно в эту секунду.

— Только ты, — сказал он.

И на миг все остановилось, и потом понеслось вскачь, все ближе и ближе к пропасти, за которой неизвестно что — ведь никто не знает, что случается, когда небо падает на землю! Его не пугала пропасть, и не пугало вообще ничего, и он мимолетно удивился, что эта женщина так долго от него пряталась, и когда, ударив в последний раз, замерло и развалилось на мелкие кусочки сердце, он точно знал, что все это — не зря. Неспроста.

Он не отказался. Нельзя плевать судьбе в лицо!..

Когда он стал соображать, выяснилось, что лежат они почему-то не на кровати, а на полу рядышком и Ника, свернувшись калачиком и отвернувшись от него, тяжело дышит, и он даже испугался, что она плачет.

— Ника?!

— Все нормально, — глухо сказала она. — Сейчас я встану и пойду в ванную.

— Мы что, свалились с кровати?

Ее безупречная женственная спина дрогнула, должно быть, она пожала плечами.

— Наверное.

— Я не заметил.

— Я тоже не заметила.

Тут он вдруг подумал, что должен все ей объяснить.

Все сразу и желательно так, чтобы было понятно раз и навсегда. Олег Петрович, как любой нормальный мужчина, терпеть не мог объяснений!..

— Ника, — начал он и закинул руку за голову. Что-то ему там мешало, и, пошарив, он вытащил из-за головы ее лифчик, черненький и довольно поношенный. Олег держал его за лямку, и он болтался у него перед носом, как дохлая крыса. Ника вдруг стремительно приподнялась, выхватила у него лифчик и затолкала за себя.

Щеки у нее стали пунцовыми.

— Ника? — очень удивился Олег Петрович.

— Я не хочу с тобой разговаривать, — сказала она, как ему показалось, совершенно равнодушно.

— Почему?

— Потому что не о чем.

Он растерялся. Он только что все собирался объяснить ей — раз и навсегда! А она не хочет слушать?!.

Приподнявшись на ковре — он следил за ней изумленно, — она неловко потянулась и стала за угол тащить с кровати громадное, тяжеленное английское покрывало. Рукой она прикрывала грудь.

— Что ты делаешь?!

— Я не хочу, чтобы ты меня видел.

— Да ведь я уже видел!

Она на него даже не взглянула. Рука ничего не прикрывала — это вообще была странная затея, такой маленькой ручкой пытаться прикрыть такое сказочное изобилие, и он потянулся и ухватил ее руку и отвел, чтобы видеть грудь.

Это было очень красиво. Самое красивое из того, что он когда-либо видел.