Татьяна Устинова - Ангел пролетел

– Может, Глеб Евгеньевич скажет…

Медсестрица работала не первый день и, несмотря на свое безутешное горе из-за несправедливости главного, интересы свои все-таки соблюдала.

Главный поорет, успокоится, но запомнит, что она о нем в трудную минуту заботу проявила, предложила Глеба на амбразуру послать!..

– Не надо ничего, и идите вы отсюда уже!..

Платочек валялся на полу, отравлял ему жизнь.

Он знал, вскоре ему станет очень стыдно, что он так орал, просто нестерпимо стыдно, и придется как-то извиняться перед медсестрицей, имени которой он так и не вспомнил, и уговаривать совесть, и унимать гадливость по отношению к себе самому.

Он снова закурил, свирепо косясь на платочек, потом встал, поднял его и швырнул на кушетку. Ему казалось, что руки у него тоже воняют сладкими духами.

Узнал бы чей, убил бы!..

При мысли о смерти его опять всего перекосило, он двинул кресло, задел ножку стола, стол дрогнул, на нем закачалась искусственная елочка в горшке, украшенная тем, что он мысленно называл «фунтиками» – крохотными, затянутыми в фольгу коробочками как бы для подарков. Шумаков замер. Елочка покачалась-покачалась, повалилась и задела кружку, в которую он швырял окурки. Перехватить ее он не успел. Кружка медленно, как бы нехотя, наклонилась, Шумакову даже показалось, что на миг замерла в таком положении – он зажмурился, – и с грохотом упала.

– …!

Чай, смешанный с окурками, выплеснулся на стол, залил истории болезней, журнал и клавиатуру компьютера.

Шумаков кинулся спасать истории. Спас, сорвал с крючка полотенце и стал судорожно промокать воду. Собрал в горстку окурки и ногой нащупал под столом педальку мусорки с откидной крышкой.

Он кинул окурки, мельком глянул внутрь, и крышка захлопнулась.

Что-то там, внутри мусорного ведра, показалось Шумакову подозрительным, и он снова нащупал ногой педальку. Крышка послушно поднялась, как будто пасть распахнулась.

Три мокрых скрюченных окурка лежали сверху на полупустом медицинском пакете. Обыкновенный пакет, в котором бывают препараты для капельниц, – прозрачный полиэтилен, черные буквы.

Главврач Шумаков сдвинул прямые темные брови, от чего сделался похож на филина, подумал секунду, нагнулся и вытащил пакет. Окурки один за другим тихо попадали в мусорку.

Шумаков изучил пакет и даже вытер его ладонью.

Именно этот пакет с физраствором поставили больному, который умер примерно в два часа. Он знал это совершенно точно, потому что буквы внизу были как будто чуть-чуть смазаны, словно печатная медицинская машина пошла немного вкривь. Он его и принес дежурному врачу, и тогда же заметил смазанные буквы.

Что-то не так. Что-то явно не так.

Шумаков еще раз посмотрел на буквы, сунул пакет в карман и вышел из ординаторской. Небольшая компания, стоявшая в конце коридора – две сестрички и три молодых коммерческих дарования, – завидев его, засуетилась и, как мираж, растворилась в коридорной тишине и сиянии люминесцентных ламп. Никому не хотелось встречаться с главным.

В отдалении хлопнула дверь за последним из рассосавшихся.

Боком Шумаков ощущал некое холодное движение, словно в кармане что-то переливалось. Там переливался медицинский пакет, наполовину наполненный жидкостью.

Хотел бы он знать, что именно поставили больному вместо безобидного физраствора!

Он распахнул дверь в оперблок и заглянул по очереди в одну и во вторую операционную. В первой никого не было, а во второй кто-то пел чудесную песню.

– Маленькой елочке, – пел кто-то в операционной, – холодно зимой. Из лесу елочку взяли мы домой…

Новый год не просто подступал все ближе и ближе, он обложил со всех сторон людей, учреждения, кафешки, троллейбусы, автобусные остановки и дома. Кругом были поразвешаны лампочки, веночки и гирляндочки, расставлены елочки и фигуры в шубах. Шумаков думал про фигуры, что это Снегурка со Снегурком.

Он не любил Рождество, и Новый год тоже не любил.

– Нонна Васильна! – позвал он, и его голос эхом отозвался в кафельном пространстве оперблока. – Вы где?

Куплеты про маленькую елочку смолкли, и из двери во вторую операционную выглянула санитарка Люся.

– А!.. Дмитрий Антонович! Вам чего?

– Мне чего? – поразился Шумаков.

– В смысле… вам чего… угодно?

Люся была санитаркой «старой закалки».

В старину санитарок специальным образом закаляли так, чтобы они ненавидели всех больных, врачей, медсестер и свою работу. Для того чтобы закрепить это ценное для санитарок состояние, им мало платили, а работу поручали тяжелую и неблагодарную. С тех самых пор так и повелось – раз санитарка, значит, «старой закалки».