Леонид Юзефович - Казароза

Теперь судья пытался выяснить, является ли он законченным преступником или даже в падении своем сохранил остатки рабочей совести.

— Спрашиваю еще раз. Продолжаете ли вы настаивать на том, что для пошитой вами в качестве надомника конской упряжи целые ремни не трогали, воровали только обрезки?

— Продолжаю, — подтвердил Ходырев.

— А вот свидетель Лушников показал, что не только обрезки.

— Так он же сам кладовщик, Лушников-то. Он вам еще не то покажет, чтобы недостачу на меня списать.

— Иначе говоря, вы сами обвиняете свидетеля Лушникова в воровстве?

Ходырев радостно закивал.

— И можете доказать это фактами?

— Могу. Он осенью из Вятки голый приехал, а теперь у него квартира со всей обстановкой и попугай в клетке.

— Ты этого попугая видел? — оживился кавказец.

— Один раз видел.

— Большой? Маленький?

— Вот такой, — показал Ходырев.

— Большой, значит. И что за порода?

— Не знаю.

— Бывают попугаи ара, бывают какаду, хохлатые. Этот какой?

— Ара, ара! — выкрикнул из зала паренек с зырянским носиком.

— Ара, — послушно повторил Ходырев.

— Ара! Ара! — передразнил кавказец. — Вы кто? Грузины?

— Почему грузины? — удивился судья.

— Они всегда говорят: ара, ара! «Нет» по-ихнему. Упрямая нация! Что им ни скажешь, ни с чем не соглашаются.

— Такие люди есть в каждом народе. Национальность тут ни при чем, — осадила его Ида Лазаревна.

— Значит, без хохолка? — уточнил кавказец у Ходырева.

— Без.

— Э-э, дорогая птица!

— Хохлатые дешевле? — заинтересовался судья.

— Спрашиваете! Предлагаю направить комиссию на квартиру к свидетелю Лушникову. Если попугай есть, надо разобраться, на какие средства куплен, а если нет — наложить на подсудимого двойное наказание. У хана Аммалата был такой закон.

— Ссылки на законы свергнутых правительств запрещаются, — напомнила Ида Лазаревна.

— Ей-богу, барышня, обрезь только и брал! — благодарно взглянув на нее, сказал Ходырев.

— Обрезки, между прочим, сшивают, — с места заметил Свечников. — Вон в пушечном заводе половина станков простаивает из-за этих ремней.

— Упряжь, поди, тоже нужна, — снова впутался младший Ходырев.

Судья велел ему замолчать и сказать спасибо, что дело его отца разбирает народный суд, а не военно-транспортный трибунал. Мастерские-то паровозоремонтные!

— Спасибо, спасибо вам! Век не забудем! — кланяясь и всхлипывая, заговорила баба с младенцем на руках, который вдруг зашелся в истошном вопле.

— Чего ты у него титьку отняла? — спросил кавказец. Свечников не выдержал и встал:

— Товарищ судья, могу я выступить?

— Нет, не можете.

— Почему? Он имеет право! — вмешалась Ида Лазаревна. — По декрету о народном суде в слушании дела могут принять участие один защитник и один обвинитель из числа присутствующих на заседании.

— Это письмо, — сказал Свечников, вынимая из-за пазухи сложенный треугольником тетрадный листок, — на днях поступило к нам в редакцию из Кунгурского уезда. Разрешите зачитать?

Письмо он прихватил с собой, узнав по телефону, какое именно дело первым будет рассматриваться после обеда.

— Свечников, из газеты «Власть труда», — подсказала судье Ида Лазаревна.

Тот тяжело вздохнул и придвинул к себе какую-то бумагу.

— Вы обвинитель или защитник? Как вас в протокол вписывать?

— Позвольте, я сперва зачитаю…

«В декабре одна тысяча девятьсот восемнадцатого года, — начал Свечников, — при эвакуации красных войск со станции Буртым был выброшен кем-то из вагона маховик с валом кривошипа от двигателя внутреннего сгорания. Прошло полтора года, недавно поехали с женой в копторг и увидели: полтора года прошло, а маховик с валом кривошипа лежит, как лежал, на станции Буртым, когда в республике кругом нужда. Муки нет, мыла нет, машина где-то стоит в бездействии, а маховик лежит.

С комприветом Семен Кутьев».

— И что? — не понял судья.

— А то, что паровозов нет, значит, и муки не будет. Из Сибири мы хлеб вывезти не можем, потому что в паровозоремонтных мастерских станки стоят из-за отсутствия приводных ремней. Из них, видите ли, вожжей понаделали. Дикари мы, что ли?

Опять, надрывая душу, заверещал ходыревский младенец. Сзади сказали:

— Не щипи ты его, бога ради! Не щипи! Дожидаться приговора Свечников не стал. Это дело для него уже не представляло интереса, и до начала следующего он вышел на улицу покурить.

Отсюда, с горы, просматривалась вся центральная часть города. В царство злата бедный вход, — написал о нем сто лет назад поэт Вяземский, из которого местные интеллигенты одну только эту цитату и знали. Имелось в виду, что город стоит у порога Уральских гор с их несметными богатствами, но сам остается нищим.