Наталья Андреева - Стикс

Мацевич хмыкнул, но не обиделся. Достал из кармана пачку дорогих импортных сигарет, положил на стол:

– Вот. Мне подарили, а я не курю. И девушка моя не курит. Возьмите, Иван Александрович.

– А Иван Александрович тоже больше не курит, а раньше всем сигаретам предпочитал явскую «Яву».

– Так я ж помню. Может, знакомые ихние дорогие сигареты курят?

– Какие такие ихние? – прищурился Свистунов. – Эх ты, нанаец! Сейчас тебе следователь Мукаев грамотность-то выправит! Он теперь это может! Ты женщин имеешь в виду? Так? Сигаретками-то слабенькими да с ментолом только девки балуются. А ты их следователю принес!

Глаза у Мацевича забегали.

– Да ничего я не имею в виду. Просто зашел.

– Ах, Алеша, Алеша, – погрозил пальцем Руслан. – Будет тебе практика засчитана, будет. Хоть и не понял ты в следовательской работе ни черта. Что, Иван Александрович, взятку возьмешь?

Он уже несколько минут пристально смотрел на пачку сигарет, лежащую на столе, не слушая, что они говорят. Это казалось таким же знакомым, как Горетовка. Это было в его жизни и раньше, вне всякого сомнения.

– Да-да, – сказал Иван рассеянно, подошел к столу, взял пачку, машинально распечатал, открыл.

То, что он сделал потом, произвело на присутствующих в кабинете сильное впечатление. Следователь прокуратуры Мукаев вытащил из пачки длинную тонкую сигарету, взял со стола зажигалку Свистунова, красиво прикурил, сделал изящнейший разворот, точно и бесшумно опустился в кресло, обтянутое искусственной кожей, закинул ногу на ногу, затянулся, и на его лице появилась тонкая светская улыбка. В полном молчании он сидел с минуту в такой позе и курил, покачивая носком ботинка. Это его. Холодок ментола во рту, томная поза, изящно отставленный мизинец. Раздражали ботинки и открывшиеся взору из-под задравшихся брюк носки. Он не мог купить такие носки. И она не могла. Женщина, из-за которой к горлу подступало сладкое бешенство.

Друг детства вдруг вскочил, подошел со спины, положив руки на его плечи, надавил: сиди так и сиди. Потом нагнулся к самому уху и тихо, чтобы не слышал Мацевич, прошептал:

– Ты кто? А? Скажи мне правду: ты кто?

Он глубоко затянулся и ровно, спокойно ответил:

– Я следователь прокуратуры Иван Александрович Мукаев, тридцати пяти лет, проживаю с женой Зоей и двумя детьми по адресу…

Свистунов, обрывая его, расхохотался, всплеснул руками, возбужденно заговорил:

– Это шутка?! Да?! Шутка?! Ха-ха! Ну ты даешь! Мацевич, это же шутка! Пойди всем расскажи, следователь Мукаев опять шутит! Он вернулся! Ха-ха! Весело! Да?! Ха-ха!

Иван тоже улыбнулся, затушил сигарету в массивной пепельнице, медленно поднялся из кресла.

– Мацевич, выйдем на пять минут, – позвал Алешу Свистунов и направился к двери. Обернулся на пороге со словами: – Вернусь, и мы, Ваня, договорим.

После чего закрыл за собой дверь. Когда эти двое вышли, он с новой длинной сигаретой в руке подошел к большому зеркалу, висевшему на одной из стен кабинета. Зачем-то ему, Мукаеву, нужно было иметь здесь зеркало. Быть может, так нравилось собственное лицо? Он ничего этого не помнил. Ни кабинета, ни зеркала. Надо бы спросить, когда повесили, и он ли, следователь Мукаев, об этом попросил. Было ощущение, что перед зеркалом он часто отрабатывал такие вот изящные движения, которые только что продемонстрировал Свистку и практиканту. И при этом любовался собой. Но когда? Зачем? И здесь ли это было?

Он тронул волосы, потом губы, нос. С лицом все в полном порядке. Но костюм сидит не так. Он понял, что это плохой костюм, дешевый. Уже не с чужого плеча, с размером и ростом все в полном порядке, но все равно одежда не его.

Что же такое с ним происходит?! Раздвоение личности?! Еще поговори сам с собой! Человек, который раньше вел двойную жизнь! До того, как его ударили по голове! Теперь один Иван Мукаев исчез, растворился, а другой остался. Тот, что покуривал дамские сигаретки с ментолом, ездил на черном «Мерседесе», играл по ночам в рулетку и носил дорогой, отлично сшитый костюм. Что это за человек и откуда у него были на это деньги?

– Ванечка, ты здесь?

Она заглянула в кабинет, улыбнулась ярким ртом и цвета волны морской глазами, терпкий аромат духов расправился мигом и с сизым облачком сигаретного дыма, и со стойким запахом слежавшихся от долгого хранения бумаг. Теперь здесь пахло только ее духами, он даже задохнулся. И начал вспоминать запахи. Она вошла в кабинет, прикрыла дверь, но остановилась у порога, не приближаясь к нему. Стояла, смотрела, улыбалась, глаза играли.