Наталья Андреева: Стикс

Герои романов Натальи Андреевой словно сговорились запутать и поразить читателя. До самой последней страницы вам предстоит плутать в лабиринте догадок, получая изысканное удовольствие от лихо закрученной детективной интриги и напряженных ситуаций, следующих одна за другой. Ведь существует не так много загадок, сам процесс разгадывания которых доставляет наслаждение. И одна из них – детектив от Натальи Андреевой.

Суммарный тираж книг автора превысил 4 миллиона экземпляров.

Первое, что он почувствовал, – идти больно. Голова гудела, но хуже этого был маленький камешек, попавший в ботинок. Небольшой, но острый осколок асфальта. Он нагнулся, чтобы устранить досадную помеху, в глазах потемнело, пришлось присесть, и вдруг асфальт, еще не прогретый как следует утренним солнцем, коснулся щеки. Он и не заметил, как упал. Но сознание не угасло, как прежде, когда едва теплилось в нем сальным фитильком чадящей свечки, а вспыхнуло, словно костер, в который щедро плеснули из канистры бензина. И его затопило волной какой-то особенной, оглушающей боли. Он застонал, отполз на обочину и стал ощупывать свое тело.

Сначала голову. Огромная шишка на затылке, однако болит уже не остро, а глухо, тупо. Боль уходящая, как от удара, не достигшего цели. Но тошнит. Сильно тошнит. Во рту кисло. Он сплюнул на дорогу, потом застонал от стыда. Показалось, что все это чужое: и дорога, и одежда, и боль, и тело. Руки-ноги на месте, целые. Болели не они, невыносимо болела голова. Мимо проехала машина. Он понял, что никто не остановится, даже если лечь посреди дороги. Объедут. И не задержатся. Потому что он похож на бомжа. На горького пьяницу, еле-еле продравшего глаза после недельного запоя.

Он поднял глаза. Взгляд уперся в дорогу. Полоса пепельного асфальта, размеченная белой краской, уходила за горизонт, а по обеим сторонам ее настороженно молчал лес. Больше всего хотелось туда, в лес, спуститься с обочины, лечь под одну из березок с гладкой, тонкой, как у женщины, кожей, упереться взглядом в бездонное небо и вместе с облаками отдаться ветру и уплыть далеко-далеко… И больше ни о чем не думать…

Он знал, что нельзя. Надо идти. Если жить, то идти. Если умереть, то туда, под березку. «Умереть», – подсказал измученный болью разум. «Жить», – выстрелило тело, и он, повинуясь этому зову, резко поднялся и снова прилепился к дороге. Побрел.

Шел долго. Не думал ни о чем, потому что не ощущал себя человеком с будущим и прошлым. Знал только, что он есть, существует, раз куда-то идет. Что были у него когда-то и папа, и мама, возможно, даже друзья. Имя было. Какое? Нет вариантов. Идти. А во рту по-прежнему кисло. Он пригляделся: дорога разветвлялась. Возле указателя с надписью, которую он пока не в состоянии был понять, сидела баба в телогрейке и цветастом платке. Перед ней стоял деревянный ящик, на ящике пластиковые полуторалитровые бутыли с чем-то белым. Он догадался, что это белое можно пить, и хотя бы во рту боли станет меньше. Может, пройдет совсем.

Когда он подошел, баба испуганно ойкнула. Отшатнулась, заблажила. Он схватил бутыль с белым, поднес ко рту, стал жадно глотать. Теплое, живое.

– Да что ж ты, паразит, делаешь-то!

Баба схватила с земли большую сукастую палку, замахнулась. Он отнял бутыль ото рта, белое, теплое и живое пролилось на грудь, на грязную рубашку. «Молоко, – вспомнил он и счастливо засмеялся. – Молоко!»

– Вася! Василий! – взвизгнула баба.

Из кустов, застегивая на ходу штаны, выскочил бородатый мужик и выкрикнул слова, которые ему не понравились. Плохие слова, как мама говорила. Нельзя так. Плохо это. Нехорошо. Прижав к себе бутыль с молоком, он отвернулся и пошел прочь. Мужик, добежав до бабы и ящика, остановился, начал оглядываться по сторонам. Мимо пронеслась машина, скорости не сбавила. Мужик почесал в затылке, обращаясь к жене:

– Може, он больной? Блаженный? Ну его, Нюра. Пусть идет.

– Полицию бы позвать! Глянь, какой чернявый! На цыгана похож, ворюга! У-у-у! Отродье! – погрозила та кулаком вслед уходящему.

– Какая тебе тут полиция? Вот поближе к столице подойдет, там его и завернут. Али в тюрягу загребут, али в психушку упрячут. Пусть идет!

Он уходил от этих двоих все дальше и дальше, уходил почти счастливый, крепко прижимая к себе наполовину пустую бутыль с молоком. Теперь он точно знал, что это молоко, и ему стало легче. Первое слово, которое он вспомнил. А значит, вспомнит и остальные. Метров через двести он увидел указатель и теперь уже смог прочитать, что на нем написано: