Борис Руденко - Мертвых не судят

— На каждого, — пояснила девушка.

Тогда Быков тормознул и причалил к тротуару.

— Давай выкатывайся, дочка миллионера. Сказали тебе: не повезем.

Тем временем Озод пребывал в душевных муках. Он покашлял, потом дважды тихо простонал и робко произнес:

— Ай, ладно. Слушай, Костя, ну что будет плохого! — Он тут же повернулся к девушке и строго поднял палец. — Только ты во всем меня слушать должна. Что скажу — сразу делай, а то у нас большие неприятности будут.

— Недолго мучилась старушка, — ухмыльнулся Быков. — Ты, Озод, напрасно торопишься. Я с твоим Робертом не договаривался пассажиров возить.

— Слушай, Костя! — с неожиданной пылкостью заговорил Озод. — Аллах велел людям помогать. Разве можно отказывать, когда человек просит!

— А мне она не нравится, — объявил Быков. — Другая хотя бы спасибо сказала ради разнообразия. Где бы ты сейчас была, подруга, если б я тебя в машину не пустил?

Девушка молчала. Наступила пауза. Быков каменно глядел перед собой, положив руки на руль. Озод взволнованно стиснул руки у сердца и возвел глаза к небу.

— Извини меня, — сказала девушка наконец, и тон ее был почти мягким. — Я была не права. Спасибо тебе за помощь. Но мне действительно нужно срочно уехать из города. Очень нужно.

— Вот видишь! — радостно сказал Озод.

Теперь паузу выдерживал Быков.

— Ладно, — согласился он к огромной радости своего напарника. — С пассажиром веселей.

Он повернулся и впервые внимательно оглядел нечаянную попутчицу. Ей можно было дать и двадцать лет, и двадцать пять. Слишком уж холодным и трезвым был взгляд ее больших темных глаз. Девушка была безусловно красива. Черты ее лица наилучшим образом сочетали признаки двух рас — индоевропейской и азиатской, — столетиями живших в этих местах друг подле друга. Прямой, чуть вздернутый носик, миндалевидный разрез глаз и крутые скулы создавали странное, противоречивое впечатление незавершенного совершенства.

— Как тебя зовут? — спросил Быков.

Она легонько повела плечом.

— Зови — Гуля.

— А полностью?

— Гульбахор.

— Хорошо, Гуля, — кивнул Быков. — Скажи, пожалуйста, а ты не боишься вот так, вдруг, ехать с незнакомыми людьми? Мало ли кто мы такие?

Она устремила на Быкова холодный взгляд.

— Не боюсь. Ты местный?

Быков отрицательно покачал головой.

— Тогда ты не знаешь. А товарищ твой знает. Он меня не обидит, да и тебе не даст.

Она заговорила с Озодом по-таджикски, и Быков увидел, как у того почти мгновенно отвалилась челюсть. Изумление, испуг и робкая почтительность сменяли друг друга на его лице. Озод осторожно достал обе пачки десяток и протянул девушке. Такое решение Быкова возмутило.

— Эй, эй! — воскликнул он и быстро перехватил деньги. — Ты что это, Озод! Добрый, да? Ты добрый, а я бедный. Девушка сама нам предложила, а мы согласились. Мужчины свое слово назад не берут. Разве не так, Гуля?

Гульбахор коротко рассмеялась.

— Все правильно, Костя. Не надо денег, Озод, оставь себе.

Второй раз за эти несколько минут на лице Озода всплыло выражение глубочайшего облегчения. Он бережно взял свою долю, положил глубоко в карман и легонько погладил сверху. Гульбахор заметила этот жест к снова рассмеялась. Потом скомандовала;

— Не оборачивайтесь. Я переоденусь.

Быков завел двигатель и решительно вклинился в транспортный поток. Через какое-то время, полностью поглощенный дорогой, он даже забыл о существовании пассажирки. А дорога вывела их из города и шла сейчас меж невысоких холмов с округлыми вершинами, на склонах которых тощие овцы щипали редкую, до желтизны сожженную солнцем траву. Скоро перед ними открылась долина, поделенная от края до края на громадные клетки-классики виноградников вперемежку с какими-то злаками. Солнце опускалось все ниже, на мгновение оно зацепилось краем за вершины окаймлявших долину гор, а потом скатилось за них, и когда «КамАЗ» въехал в большой кишлак — центральную усадьбу совхоза, — вокруг сделалось совсем темно. Захватив свою служебную сумку, Озод немедленно побежал искать директора в надежде еще сегодня решить щекотливые коммерческие проблемы.

Тишина, сменившая непрерывный грохот двигателя, казалась настолько глубокой, словно имела плоть, и Быков даже слегка вздрогнул на внезапный скрип пружин оставленного Озодом сиденья — это Гульбахор гибким движением перебралась вперед. Сейчас она была одета в джинсы и темную рубашку, извлеченные из своей сумки, и выглядела куда более приветливо, чем прежде.