Борис Руденко - Мертвых не судят

— Гуляешь, — равнодушно сказала она.

— Просто так, — пошевелил я плечами. — Есть небольшой повод. Тебе налить?

Она состроила задумчивую гримаску.

— Давай.

Поднимаясь, чтобы достать пустой бокал, я ощутил в ногах некоторую неуверенность. Надо же как шибануло! Ничего, еще выпьем немного — и пройдет.

Элка села напротив в кресло. Я смотрел на ее голые коленки, на обнажившиеся бедра и думал, что отвыкать от нее будет очень трудно. Она оставалась для меня самой желанной женщиной. Точно так же, как и в первый день.

— За что пьем? — спросила Элка, безразлично ожидая любого ответа.

— За что? Сейчас я тебе попробую объяснить.,

— Давай-давлп, попробуй, — обрадовалась Элка. — Я такая тупая.

— Во-первых, мы пьем за окончание одной моей очень важной работы…

— Поймал какого-нибудь недотепу, — прокомментировала Элка. — Это я поняла.

— Не совсем так, — обиделся я. — Но будем считать, что ты угадала.

— А во-вторых? — лениво спросила она.

— Во-вторых, пьем, — я сделал паузу и тихонько прикоснулся бокалом к бокалу, — просто пьем… За окончание моей семейной жизни.

Элка по инерции отхлебнула и поперхнулась. Она растерялась и не сразу сумела это скрыть.

— Ну хорошо, — теперь она сделала демонстративно большой глоток. — Что дальше?

— Дальше — все, — я улыбнулся с пьяной медлительностью. — Дальше уже ничего не будет.

— Да? — сказала она совсем растерянно.

А я просто продолжал пьяно улыбаться.

— Дурак, — сказала Элка. — Если бы ты был в состоянии разговаривать серьезно…

— А я серьезно, — заявил я. — Все, моя дорогая, хватит с нас. Я уже понял, что не могу соответствовать твоим высоким требованиям. Понял и осознал.

Несмотря на мои усилия, алкоголь разъедал некоторые звуки и буквы в произносимых словах, но я оставался уверен, что Элка понимала меня достаточно хорошо.

Справилась с растерянностью она довольно быстро. На ее губах уже играла презрительная, злая улыбка.

— Я рада, что ты все-таки это осознал.

Ее колени притягивали мой взгляд. Она заметила и тут же демонстративно забросила ногу на ногу, отчего ее короткая юбчонка задралась почти до пояса. Я потянулся за бутылкой и промахнулся, едва не грохнув ее на пол.

— Да, осознал, — тупо повторил я. — Пей давай.

— Готова спорить, что через полгода ты сопьешься, — мстительно сказала Элка. — Ты давно в душе алкаш. Другого от тебя нельзя и ждать.

— Сопьюсь, — в два приема я выхлебал свой бокал до дна. — Это вряд ли. Преувеличиваешь ты, Элла.

— А на что ты еще способен? Что ты еще можешь?

Эти мотивы мне были известны, я их слышал десятки раз и теперь только хихикнул. Тогда ее прорвало.

Она завопила, что не желает жить с неудачником, что давно уже десять раз прокляла себя, что связалась со мной. Что ей надоела вечная нищета и что такие ублюдки, как я, вообще не имеют право жениться, что постелью сыт не будешь, да и в постели я себя проявил весьма посредственно…

Я слушал ее молча, а она расходилась все больше. От злости ее хорошенькая мордочка пошла красными пятнами и потеряла изрядную долю привлекательности. Тогда я взял бутылку и отправился в комнату, но Элка побежала за мной, продолжая орать. Злоба так переполняла ее, что она даже принялась тыкать Mile кулачком в спину. Я отмахнулся легонько, но довольно неловко. Элка отлетела к стене, издала заключительный вопль и с рыданиями убежала в ванную.

А мне было плевать, и я этому радовался. Самое трудное осталось позади. Я налил еще и выпил, слушая, как Элка чем-то грохочет за дверью. Рыдания, впрочем, длились недолго и уже смолкли. Я не сомневался, что в данную минуту Элка старательно приводит себя в порядок, чтобы под предлогом нанесенной мной обиды смыться из дому к своему губастому. Эта мысль сильно царапнула меня по душе, чтобы отогнать ее, я мотнул головой, налил себе и выпил.

Она появилась из ванной с подкрашенными губками и без малейших следов слез. Гордо подняв подбородок и демонстративно не удостаивая меня взглядом, подхватила с дивана свою сумочку.

— Я сегодня не приду, — надменно объявила она.

— Давай-давай, — согласился я. — Лишь бы сюда не приводила.

— Скотина! — прошипела Элка, не сумев выдержать правила ею же придуманной игры, и выбежала из квартиры, сильно хлопнув дверью.

А я налил и выпил. Мне вдруг, без перехода, сделалось горько и страшно одиноко. Что я ей сделал, этой красивой стерве? За что она меня предала? Я представил себе, гак губастый в бабочке расстегивает ей платье, спускает с плеча бретельку лифчика — и заскрипел зубами.