Борис Руденко - Мертвых не судят

— Почему другой? — еще больше удивился Володя. — Такой же вопрос. Вы сделаете доброе дело, и вам сделают доброе дело. Вся семья благодарна будет. Вот я знаю, вы инженером работаете. Мы вам поможем.

— Даже так? — усмехнулся Кротов,

— Конечно! — жарко сказал Володя. Он полез во внутренний карман курточки и совершенно неожиданно для Кротова вытащил пачку новехоньких десяток в банковской упаковке. — Это скромный подарок.

Кротову внезапно сделалось неприятно.

— Ни фига себе, скромный! Это еще зачем? — напряженно сказал он. — Уберите. Уберите немедленно!

Но Володя с мягкой настойчивостью тянул к нему руку.

— Возьмите, я прошу. Это просто как уважение. Как от брата. От чистого сердца.

— Уберите! Уберите же! — почти выкрикнул Кротов, и Володя, вслушавшись в интонации его голоса, спрятал деньги.

— Я вообще не понимаю, — возбужденно заговорил Кротов. — Допустим, я меняю показания. Толку-то что? Там же десяток свидетелей! Если не больше. Я уж не говорю об оркестре, елки-палки, все ж у всех на глазах! А сам этот, которого ножом пырнули, он что, помер уже, что ли?

— Нет! — протестующе воскликнул Володя. — Он живой, ничего плохого с ним не случилось.

— Ну вот! Неужели он тоже скажет, что ничего не знает?

— Конечно! — убежденно подтвердил Володя. — Он нехороший человек, но у него тоже есть совесть. Ему самому давно уже стало стыдно. Конечно! У него лучшие врачи. Все лекарства — самые лучшие, заграничные! Что только захочет — все есть. И ему стало стыдно за свой поступок. Он уже сказал, что ничего не знает, что это другой человек сделал.

— Ну а свидетели?

— Они все хорошие, достойные люди, они — понимают. Мы все ходим, говорим, объясняем — вся семья. Мать — старая женщина, жена, дета… Мы объясняем, и все сразу понимают: нельзя допустить большую несправедливость. И вот сейчас я прошу вас самым святым именем: помогите!

Кротов растерялся.

— Ну, вы даете, — сказал он. — А как ты мой адрес узнал?

— Я же говорю: хороших людей вокруг очень много. Все понимают, что друг другу надо помогать. Если по-другому — просто жить не стоит.

— Эта верно, — сказал Кротов.

— Саша, — проникновенно произнес, почти пропел «персидский принц». Или индийский киноактер. — От имени матери прошу. От имени жены. Детьми прошу.

«Что мне, больше всех надо? — резонно подумал Кротов. — Если даже потерпевший отказался… Черт с ними, пусть сами разбираются!»

— Ладно, — махнул он рукой, — скажу, что ничего не видел. Что мне, больше всех надо?

— Спасибо, — миндалевые глаза Володи подернулись благодарной влагой. — Я сразу понял, что вы честный, достойный человек. От всей семьи спасибо!

Он снова вытащил пачку десяток и сделал попытку пристроить ее на столе, но Кротов, отчего-то сразу пугаясь, закричал:

— Нет-нет! Не надо! Уберите немедленно!

— Вы не просто хороший человек, — с чувством сказал Володя, — вы — благородный человек. Вы — святой человек. Я вам хочу сказать: мой дом теперь — как бы ваш дом…

Он еще несколько минут декламировал в том же роде, а Кротов мучительно ожидал, когда все это, наконец, закончится.

Чуть позже, когда Володя наконец убрался, Кротов вдруг спросил себя вполне трезво: отчего это он не взял деньги? Это же не взятка какая-нибудь. Просто благодарность. Может быть, он, Кротов, элементарно свалял дурака? С другой стороны, ощущать себя по-настоящему благородным тоже было весьма приятно. Он имел на то все основания.

И все же тысяча рублей, определенно, не помешала бы…

* * *

Лене о визите «персидского принца» Кротов рассказывать не стал. То есть, вначале он хотел, да потом раздумал. О чем, собственно, рассказывать? О том, что денег не взял? Или о том, что собрался врать на следствии? Словом, уже на следующий день его благородство выглядело довольно сомнительным.

И вообще он сейчас больше всего был озабочен приближением отпуска. Этот отпуск Кротов собирался провести вместе с Леной, но еще не решил как.

Можно было бы поехать дикарями на юг или достать в туристическом агентстве путевки на турбазу… Не знал он и того, как отнесется к его предложению сама Лена. Отношения с ней складывались совсем не так, как было у Кротова с женщинами прежде. Рядом с Леной он испытывал сложное сочетание чувств, среди которых определенно была радость, но было и непонятное постоянное напряжение. Он смутно догадывался, что у Лены есть и другая, своя собственная жизнь со своими друзьями и своими привычками, рядом с которыми его собственный статус инженера с соответствующей зарплатой и комнатой в коммуналке гляделся более чем скромно. Правда, Лена ни разу не дала Кротову повода для серьезных раздумий, но тем не менее он не находил, к примеру, решимости пригласить Лену к себе. Ее появление в коммуналке, в комнате, скромность которой соседствовала с элементарной бедностью, казалось ему невозможным.