Душан Митана - Конец игры

— Ага. Позвóните в одиннадцать, ладно.

— Нет, нет. Я не позвоню. Если мне позвонят, когда меня не будет, пусть перезвонят в одиннадцать. Понятно?

Кедрова призадумалась, потом кивнула:

— Ага. Воротитеся в одиннадцать. Будь сделано.

— Спасибо. — Он улыбнулся этому ее «будь сделано» и быстро ушел.

Стоило ему усесться в «Смиховской пивной» на свободное место, как к нему тотчас подкатил маленький, толстый мужчина лет пятидесяти с носом картошкой и круглой лысиной на макушке, блестевшей, как увеличенная во много раз пятикроновая монета. Это был его знакомый — доктор Бутор. Работал он в патологоанатомическом отделении, а проще сказать — в прозекторской, где занимался — как сам говорил — тем, что разымал на составные части покойников, отошедших в мир иной с помощью своих ближних. Иными словами, производил судебно-медицинские экспертизы. Сверх того, страстью всей его жизни было кино и телевидение. Поскольку ему не удалось осуществить голубую мечту молодости — пойти по стезе профессионального актера, — он компенсировал это хотя бы тем, что пристально следил за объявлениями о киноконкурсах. И терпение его в конце концов было вознаграждено: несколько раз он снимался в массовках. Узнав однажды, что человек, которого он встречает в «Смиховской пивной», — известный режиссер с телевидения Петер Славик, он счел это поистине перстом провидения и с той минуты стал его восторженным поклонником. В скором времени доктор Бутор даже убедил Славика, что его внешность на девяносто процентов гарантирует успех телевизионной постановки: ведь зрителям уже до черта надоели профессиональные актеры, которые своими наскучившими физиономиями разве что отравляют трудящимся вечера у телеэкранов. Славик — отчасти для того, чтобы отвязаться от Бутора, но отчасти и потому, что в какой-то мере был согласен с ним, — уже раз-другой занял его в мелких, незатейливых эпизодах. Доктор Бутор появлялся на экране на несколько минут, главным образом в ролях извозчиков, кучеров фиакров, швейцаров, грузчиков или тюремных надзирателей.

Сегодня Бутор, по своему обыкновению, с места в карьер стал рассказывать о пикантном случае, с которым столкнулся в последний раз при исполнении своих профессиональных обязанностей.

— Анатомировали мы ребенка, так сказать, новорожденного, но, естественно, мертвого, — заржал он и отхлебнул пива. Отерев со рта пену, доверительно наклонился к Славику — тот неприязненно отодвинулся. — Одна бабенка, между нами, пан режиссер, чертова бестия… так, значит, чтоб не задерживать вас, знай твердила, что у нее был самопроизвольный выкидыш. Работала уборщицей в одном ночном заведении, — он подмигнул левым глазом и ухмыльнулся, как человек, которого на бога не возьмешь, — не трудно себе представить, что жила она не на одну зарплату. — Взмахом руки он заказал себе еще пива и продолжал: — И вот под утро, как только этот вертеп закрыли, — поднял указательный палец, — под утро, вообразите, чем это она там занималась всю ночь, уборщица, — взял у официанта бокал пива, одним глотком опорожнил его до половины, — да-с, чем это она там занималась всю ночь, — он снова заговорщически подмигнул, расстегнул рубашку до самого пупка, мятым, несвежим платком вытер пот со лба и могучей груди без единого волоска, и его обвислые соски затряслись, точно студень, в душившем его хохоте. От него так разило потом, что Славику начисто расхотелось пива. Он отодвинул бокал и поглядел на часы:

— Пожалуй, мне уже пора.

— Минуточку, пан режиссер, еще два слова, — вскинулся доктор Бутор и схватил его за локоть. — Короче, она утверждала, будто ребенок родился мертвым, вам понятно, понятно?

Славик с отвращением выдернул руку из жирных, красных пальцев Бутора; кретин, тупица, скотина, честил он про себя своего собеседника; с каким наслаждением он огрел бы его кружкой по башке.

— Так вот, значит, вскрытием установлено, что ребенок родился живым, понимаете, он дышал, это мы определили по легким, понимаете, легкие были полны воздуха, они занимали всю грудную полость.

Славика от отвращения стало подташнивать, лицо побледнело, обильно покрылось потом.

— Вы вроде как побледнели, пан режиссер, — доктор Бутор вперил в него удивленные, незабудково-голубые глазки, едва проглядывавшие на его одутловатом лице.

— Фу, тут страшная вонища, выйду на воздух, — сказал Славик и, опершись ладонью о доску стола, с трудом поднялся.

— Постойте, я помогу вам. — Бутор быстро прикончил пиво и неожиданно проворно и пружинисто для своего тучного тела вскочил со стула.