Роберт Кемпбелл - Нам не страшен Хуливуд

Лягушка посмотрела на него настороженными глазами со мха и заквакала. Он завел машину, задним ходом выехал на шоссе, припароковался на поляне, окруженной тростниками и папоротником в человеческий рост, примерно в сотне ярдов от развилки.

Затем пешим ходом вернулся в душные, влажные темно-зеленые джунгли, в которых пахло грязью, плесенью, заброшенными плавательными бассейнами в подвальном этаже старых гимнастических клубов, пахло смертью в двух тысячах миль от Хуливуда.

Разборный домик с приставленным к нему генератором на заасфальтированной площадке походил на болотное чудище с младенцем. Уистлеру же он напомнил заброшенные машинные депо и воинские склады, какими обрастает практически любая военная база. «Линкольн» и «кадиллак» были припаркованы здесь один за другим.

Свистун метнулся через лужайку в защитную тень генератора. По дороге сюда он считал шаги частично чтобы умерить собственный пыл, частично чтобы поверней определить дистанцию. Оказалось, что расстояние составляет примерно две мили. Сорок минут ходьбы по часам. Генератор фыркал, гоня электричество. Горючее, на котором он работал, было штабелями расставлено рядом, отчасти под навесом.

Красная лампа, подобно тому как обстояло бы дело в настоящей студии где-нибудь в Голливуде, мерцала над входом, предупреждая посетителей о том, что идет съемка, хотя, кроме змей и жаб, появиться здесь было некому.

Рубашка и брюки на Свистуне промокли насквозь. Даже туфли, казалось, расплавились, а ремешок от часов и вовсе превратился в топленое масло.

Свет выключился. Свистун уже подумывал было рвануться в бой, когда фонарь зажегся вновь. Значит, они вернулись к работе, а никакого плана действий у него не было. Да и какой уж план в такой дали от собственного дома? Какой уж план при встрече с опасностью, которую невозможно определить? Все, что ему удалось наскрести в качестве улик, было предельно расплывчатым; вздумай он подать жалобу, ее текст уместился бы на трамвайном билете.

И все же он ощущал опасность и животом, и мошонкой. Почему Шила поцеловала его и выставила ногу под дождь, словно забыв о том, что тот льет и льет? Какого черта она вытворила это на прощание, заставив его сердце затрепетать, а его самого – превратиться в рыцаря, ищущего приключений себе на голову?

Он проверил машины. Обе оказались не заперты. В зажигании «кадиллака» торчал ключ.

Красный свет зажегся опять. Свистун пересек открытую площадку, радуясь тому, что в верхнем створе двери только одно окошко и никто не смотрит сейчас оттуда. Он повернул массивную металлическую ручку и потянул на себя тяжелую и толстую, как стена, дверь. Что ж, такой она и должна быть, чтобы не пропускать шум генератора. Порыв холодного ветра заставил его испытать минутную слабость. Но уже мгновение спустя он оказался внутри, а точнее, перед второй дверью. Очутившись в отсеке звукозаписи, он посмотрел в глубь дома через окошко, обрамленное колючей проволокой, какую используют на птицефермах.

Перед ним все было темно и тихо. Никаких движений. Он прошел и за эту дверь и обнаружил, что здесь еще прохладней. Пропотевшая рубашка чуть ли не обледенела. Задрожав от холода, он подумал о том, как стремительно реагирует сознание на температурные перемены, находя повод пожаловаться в обоих случаях. Тебе жарко – ты ропщешь. Холодно – и снова ноешь. Все время хочется, чтобы стало нормально. И все время ничего не получается.

По грязному полу вились во множестве провода. Он перебрался через них, как канатоходец, глядя прямо перед собой, – туда, где яркий свет обозначил съемочную площадку. На стене он обнаружил афишу порнофильма "Каждой утке – три раза в сутки".

Шила стояла в ослепительном свете прожекторов, притискивая к телу платье так, словно ей хотелось, чтобы оно превратилось в панцирь. На босых ногах у нее были дешевые игрушечные кандалы. Даже с такого расстояния Свистуну было видно, что на верхней губе у нее поблескивают капельки пота, а волосы, рассыпавшиеся по вискам и щекам, влажны от страха. Да и глаза у нее горели неестественно белым пламенем.

– Эй, – сказала она, и голос ее прозвучал как будто издалека, хотя и на самых высоких нотах. – По-моему, вы меня опять обманываете.

Пышная блондинка вышла из огороженной шторой кабинки для переодевания. На ней были красные кожаные сапоги, прозрачное розовое белье и ничего больше.

– Ради всего святого, Шила, солнышко, нечего так нервничать. Посмотри на меня. Мне же на это наплевать. Я занимаюсь этим долгие годы, и никогда оно меня не трогало.