Уинстон Грэм - С этим я справлюсь

Я краем глаза взглянула на него и впервые заметила на шее довольно крупное родимое пятно. Вот, наверное, почему он отпустил длинные волосы. Хотя все равно, с этой выпяченной нижней губой… В нем чувствовались какое-то озорное коварство.

– Надо было зайти с другой стороны, – сказал Терри. – Там наборный цех, оттуда все начинается.

– Неважно, – отмазнулась я. – Все равно мне пора на обед.

– Что ты думаешь о нашей фирме, дорогая? Я говорю не о работе, а о людях.

Мы остались одни, все здание, казалось, вдруг затихло. У меня возникло ощущение, что Терри что-то затевает, может, хочет обнять меня; поэтому я на всякий случай отошла подальше стала внимательно разглядывать очередную машину.

– Одна большая дружная семья, как любит повторять отец? – не унимался Терри.

– Те, с кем я успела познакомиться, мне понравились.

– Важно выбрать хорошую компанию. Интересно, какую компанию ты предпочитаешь?

Своих намерений он явно не скрывал.

– Прошло всего несколько месяцев, как я потеряла мужа, – осадила я его.

Он притих, взгляд его погас, но я не могла понять, о чем он думает. Потом мне опять попалось на глаза родимое пятно на шее Терри, и неизвестно почему я вдруг почувствовала к нему жалость. нет, без сочувствие к людям я вполне могла бы прожить. До сих пор, насколько я помню, никто не пролил обо мне ни слезинки, так с какой стати мне кого-то жалеть?

Но Терри был не в счет. Наверно, немало пришлось ему вытерпеть насмешек в школе из-за этого пятна, когда мальчишки издевались, а девочки хихикали, и, может, из-за него он обозлился и тоже пошел не по той дорожке.

Я подошла к дверям в наборный цех. Пожалуй, потому Терри так и одевается: желтый вязаный жилет, коричневые брюки и так далее. Интересно, каков он в душе и что он думает обо мне сейчас, вот здесь, в наборном цехе, и что бы он сказал и сделал, будь я доступнее? Но я такой не была и потому решительно заявила:

– Мне нужно идти, мистер Холбрук.

Когда отдел розничной торговли заканчивал работу, деньги, поученные за день, переносили через улицу в главную контору и запирали там на ночь – в магазине не было подходящего сейфа. Эти деньги никогда не отправляли в банк, так как каждую пятницу двенадцать или тринадцать сотен фунтов требовались на заработную плату, и на это как раз шла выручка от розничной торговли. Правда, она бывала разной: иногда выходило и по сто фунтов наличными в день, а иногда четыре-пять – все зависело от покупателя и его щедрости.

Если выручки было мало, в четверг в конце дня двое служащих получали чек на недостающую сумму и отправлялись в банк за деньгами. Тем временем Сюзен Клейбоун и ещё одна девушка готовили конверты на каждого. Сейф находился в комнате кассира, но у девушек, конечно, не было от него ключа. Ключи хранились у мистера Уорда и Марка Ротлэнда. Третий ключ хранил директор-распорядитель Кристофер Холбрук.

Однажды Марк Ротлэнд застал меня в кабинете мистера Холбрука, когда я нюхала розы на его столе. На самом деле я просто успела вовремя отскочить в сторону. Я покраснела и сказала, что принесла мистеру Холбруку чек на подпись и отвлеклась на запах роз.

– Первые в нынешнем сезоне, – кивнул он. – Отец был мастер их выращивать. Его это интересовала куда больше, чем полиграфия.

Я облизнула губы.

– У нас была когда-то вьющаяся роза – розовая с белой серединой. Обычно она оплетала всю калитку нашего дома в… в Норидже. А эта как называется?

– Похожа на «Звезду Голландии», – он тоже понюхал розу. – Да. По-моему, она пока остается лучшей из красных сортов… Вам приходилось бывать на Национальной выставке роз?

– Нет.

– Она откроется в следующем месяце. Стоит посмотреть, если интересуетесь.

– Спасибо. Постараюсь не пропустить.

Когда я шла к выходу, Марк Ротлэнд вдруг сказал:

– Миссис Тейлор, на ту пятницу намечен наш ежегодный вечер с танцами. Обычно на него приходят все, особенно новички. Но если из-за траура вы пойти не захотите, сообщите мне заранее, ладно? Я постараюсь объяснить это дяде.

– Спасибо, мистер Ротлэнд. – Я скромно опустила глаза – ну просто настоящая вдова, и только. – Я скажу.

Полагаю, я не из тех детишек, которых в можно поставить в пример. В семь-восемь лет я обнаружила, что соображаю лучше многих. И если случалось влипнуть, всегда умела отвертеться от наказания. Поэтому к девятнадцати у меня сложилось довольно высокое мнение о себе.

Дважды меня ловили. Первый раз в десять лет, когда другая девочка вдруг струсила и все выболтала. Урок не иметь дело с другими я с тех пор никогда не забывала. И страшная трепка, которую мне задала мать, когда пришла полиция, и вся эта морока с инспектором, которого приставили приглядывать за мной, тоже многому меня научили. Нет, в десять лет я не стала закоренелой преступницей, но теперь когда я что-нибудь делала, то всегда заботилась о том, чтобы меня не поймали. И меня не ловили.