Андрей Константинов - Экипаж. Команда

– Смешно!

– Ага, обхохочешься! С тех пор у меня на лещей слюна течет – недоел.

Тем временем на столе был красиво раскрыт лещ, нарезан хлеб, стояли два фужера под пиво и две рюмочки. Ну, а пол-литра у Валеры в морозильнике было всегда.

– Ты мне за другую рыбину расскажешь? – занюхивая хлебцем первую рюмку, начал Нестеров.

– И не за простую, а крученую! – вытирая руки о мокрую тряпку в раковине, пообещал Валера. – Тут у меня папочка секретная, а в ней копии с информации, которой поделилось наше ведомство. Интересный фрукт! Кстати, поделилось не со мной, а с моим корешом в СЭБе. А он, в свою очередь, ввел его через липовое агентурное сообщение в какое-то ОД. Так что – смотри, разведка: будут пытать – молчи.

– Ты мне, Семеныч, сначала на словах скажи, а то измажем бумаги: здесь читаем – здесь не читаем, – отстранил папку Нестеров, и без объяснений Егорова понимая, что за любую значимую информацию в конторе приходится тень на плетень наводить.

– А ты что – подшивать бумагу собрался?

– Да нет, просто штабная культура.

– Ладно, бюрократ ментовский. Итак: Ташкент твой, который на исторической родине числился в жуликах, слинял из города Джамбула девятнадцати лет от роду, забрав с собой деньги за двухкомнатную квартиру и новые «Жигули». В свое время местные пробовали его искать, но у них во всесоюзном масштабе руки коротки… Так уж сложилось, что прижился он в Питере. Прозвище свое получил за цвет кожи: с одной стороны, у него чисто славянские черты лица, с другой – он вечно загорелый. Само лицо такое… угловато-степное, что ли? Короче, сам глянешь – фото присутствует, и не одно: несколько неказистых оперативных съемок, плюс пара фоток черт знает кем сделанных, изъятых с обысков. Вот на этих его дух хорошо виден. Я смотрел внимательно, и вот тебе мой вывод – он не бандит…

У нас в Питере его довольно быстро все узнали. Формально он числился то в одной бригаде, то в другой. Однако по моим ощущениям, он никогда ни с кем не был… То, что за одними столами с лидерами и авторитетами сиживал – на это не гляди. С головой, с языком у него все тики-так, так что хлопнет дело с кем-нибудь – и все…

Я тебе все подряд отксерил, поэтому здесь много неточностей, белиберды всякой. Главное, запомни – он дерзкий… Вот смотри: есть одна информация. Посадили как-то гуся одного по прозвищу Борман, дело нашумевшее было… Так вот, его братва долго думала, как убрать пару-тройку эпизодов. Ташкент вызвался решить вопрос, и не за долю малую, а за собственность на землю, на которой и было-то – пруд гнилой да бурьян степной. Ударили тогда по рукам. Но ему не поверили. Дальше – больше: у следователя, который знакомил Бормана на 201-й и вышел из следственного изолятора, кто-то вырвал портфель с делом. Шум-гам! Разумеется, Бормана не выпустили. А когда дело звероподобно начали восстанавливать, то показания некоторые дали совсем иные. Смекаешь? Ты будешь смеяться, но Борман ограничился отсиженным, а Ташкент получил кусок помойки. Через некоторое время выяснилось, что это место гениально подходит под гипермаркет. Все просто.

– Ты хочешь сказать, Семеныч, что он знает, что во дворец легче пройти с черного хода под видом посудомойки? – вспомнил Нестеров разговор с Козыревым, который, начитавшись исторических книг, поставляемых ему соседкой, взахлеб рассказывал о взрыве Зимнего дворца Халтуриным. Паша умилялся, что, когда после теракта охранное отделение начало тотальную проверку, выяснилось, что с парадного входа – с Иорданской лестницы – даже генерал зайти без семи разрешений не мог, зато с черного входа уличных шмар водили к полотерам. А еще на чердаке была обнаружена живая корова, которую тайно ночью провели по дворцу в опорках.

– Это ты к чему?

– К тому, что это самое легкое и правильное.

– Ну, может, ему кто-то посоветовал.

– Нет, скорее всего он просто наблюдателен и не имеет воображения. Отсутствие воображения – это серьезное оружие. Это спокойствие во время опасности…

– Ну ты даешь!. Как заговорил. Ладно, далее… – Валерий разлил по третьей. Пивом они запивали. – Ташкент работал редко, но по-крупному и при этом всегда считал, что где-то рядом обязательно может быть агент. Даже когда его не было, он все равно вел себя так, как будто кто-то уже вломил. Поэтому частенько гнал дезу по телефону. Например, незадолго перед делом ему звонят и спрашивают: как дела? Спрашивают просто так. А он может сказать, что дела, как зола, – мол, отравился грибами и так далее. Или в Токсово сгорела дача друга – в городе буду поздно вечером. То есть всегда экспромт. У него так голова устроена.