Иэн Рэнкин - Не на жизнь, а на смерть

– Искусство? К черту искусство!

– Да как ты смеешь!

А затем – глухой мощный звук. Звук удара. Их было слышно повсюду, во всех углах дома, везде, кроме чердака. Но она не осмеливалась забираться туда. Там… Нет, она просто не могла.

– Я мальчик, – шептала она себе под нос, прячась под своей кроватью, – я мальчик, я мальчик, я мальчик…

– Солнышко, ты где? – Его голос – сама сладость, сама приторность. Словно клубничное мороженое. Или сливочный торт.

Они говорят, что Оборотень – гомосексуалист. Это неправда. Они говорят, что поймали его. Она чуть не вскрикнула от удивления, когда прочитала это. Написала им письмо и отправила по почте. Посмотрим, что они на это скажут! Пусть найдут ее, ей все равно. Ему и ей все равно. Но ему было не все равно, что постепенно она начала завладевать его умом и телом.

Сладость… Лимоны и апельсины, звонят колокола Святого Клементина…

«Так неприлично». Длинные волосы в носу, ее мать говорила об отце, о его волосах в носу. Длинные волосы в носу, Джонни, это так неприлично. Почему она запомнила эту фразу лучше остальных? Длинные. Волосы. В носу. Это. Так. Неприлично. Джонни.

Ее отца звали Джонни.

Ее отец, который кричал матери: к черту искусство. «К черту» было самым грязным словом в их доме. В школе его шептали с таинственным видом, как некое магическое заклинание, чтобы вызывать демонов и всякую другую нечисть.

И сейчас она на улице, хотя в глубине души она прекрасно сознает, что должна отправиться в Галерею Мясника. Там давно уже нужно прибраться. Повсюду валяются куски рваного холста. Рваные и забрызганные кровью. Но это не важно: ее все равно никто не навещает. Ни родственники, ни друзья.

И она находит очередную жертву. Эта глупа как пробка. «Если только ты не Оборотень», – говорит она со смешком. Оборотень тоже смеется. Он? Она? Теперь это не имеет значения. Он и она – единое целое. Рана уже затянулась. Он чувствует себя уверенным и сильным. Но это не очень хорошее чувство. Это плохое чувство. Однако на миг об этом можно забыть.

Назад, в дом.

– A y тебя ничего квартирка, – говорит она. Она улыбается, снимает пальто и вешает на крючок. – Только как-то странно пахнет. У тебя случайно нет утечки газа?

Нет, утечки газа нет. Но утечка есть, это точно. Он засовывает руку в карман и нащупывает там зубы. Конечно, где им еще быть, они всегда там, когда они ему нужны. Чтобы кусать. Так, как его покусали.

– Это просто игра, милая.

Просто игра. Его покусали играючи. В живот. Покусали. Несильно, просто чтобы попугать. Но от этого не стало меньше болеть. Он трогает себя за живот. До сих пор болит, даже сейчас.

– Так где ты меня хочешь, солнышко?

– Здесь будет хорошо, – говорит он, вынимая из кармана ключ и начиная открывать дверь. Зеркало было не совсем удачной идеей. Последняя видела все, что творилось за ее спиной, она чуть было не закричала. Зеркала больше нет. Дверь отперта.

– Запри дверь, ладно? Что у тебя тут, королевская сокровищница?

А Оборотень улыбается ей в ответ, показывая зубы.

Он проснулся в своем номере (что само по себе было уже неплохо) с мыслью, что понятия не имеет, как туда попал. Он лежал на своей кровати – одетый, зажав руки между коленями. Рядом с ним валялся пакет, набитый книгами. Было семь часов, и по лучам света, проникавшим через не зашторенное окно, он догадался, что на улице утро, а не вечер. Итак, пока все очень неплохо. Плохо то, что голова раскалывается от боли, – ужасно, когда открываешь глаза, и невыносимо, когда закрываешь. Стоит закрыть глаза, все вокруг начинает бешено вращаться. С открытыми глазами взмываешь куда-то в заоблачное поднебесье.

Он застонал, пытаясь отлепить распухший язык от нёба. Шатаясь, дотащился до раковины и ополоснул лицо холодной водой, потом, набрав пригоршню, сделал пару жадных глотков. У воды был сладковатый привкус хлора. Он старался не думать о почках… О семи парах почек. Опустился на колени над унитазом. Его вырвало. Прямо в эту чертову огромную белую телефонную трубку. Так… Сколько он выпил? Семь стаканов бренди, шесть стаканов рома… дальше он потерял счет. Выдавил дюймовую полоску зубной пасты на щетку и тщательно вычистил зубы и десны. Только тогда он осмелился взглянуть на собственное отражение в зеркале.

Голова болела не только с похмелья. Была еще боль душевная; оттого, что его ограбили. Он потерял двадцать фунтов, а может, и все тридцать. Но бог с ними, с деньгами; было задето его самолюбие, а это гораздо больней. Он хорошо запомнил двоих из этой банды, а еще лучше главаря. Сегодня утром он обратится в местное отделение полиции. Все ясно как божий день: найти и уничтожить. Кого он пытается обмануть, в конце концов? Да они скорее будут защищать собственных ублюдков, нежели помогать чужаку с северных окраин. Наш человек с северной окраины. Джокленд. Джок. Но оставить все, как есть, позволить им уйти – невозможно. Какого черта…