Сергей Валяев - Экстремист

— Ты о чем, Саша?

— Нет, ничего, — ответил. — Все на своих местах. Играл со мной, как кошка с мышкой. — И возмутился. — Вот, сука толстопузая?! И все эти трупы. Фору не пожалел, выродок. Нас держал до последнего, нужны были. А ее!.. Урод!.. Я его сделаю!..

— Успокойся, брат. Он и меня надул, как дуру последнюю.

— Тебя?

— Конечно. Обещал миллион долларов за помощь.

— Ну? — не поверил.

— Гну, — засмеялась сестричка. — Ой, мне пора…

В усадьбу заплывал белый автолайнер; два кента-друга из Алабамы, выглядывали из окошек, зубасто улыбались, как родные.

Слава Богу, мы их не взяли на Объект, хотя они настаивали. Представляю, как эти головорезы вместе с Арсенчиком пихались бы в одной трубе. Не зная, в отличие от нашего солдата, самого могучего языка народов СССР(б). С помощью коего можно творить самые невероятные и феерические дела.

Я и Аня прошли по мирному дворику усадьбы. Бойцы попрятались в холодных комнатах, кроме Арсенчика, размалеванного зеленкой по всему большому своему телу, и от этого схожего на мексиканский ядовитый кактус. Ратоборец занимался нужным делом — чистил АКМ.

— Молодца, — похвалил я. — Вот такие у нас люди, герои.

— Отличная маскировка, герой, чуть мимо не прошла, — пошутила Анна. До свидания. Рада была познакомиться.

— Так это… — необыкновенно засмущался Арсенчик; попытался, поднявшись, сделать книксен. — И вам всего…

— Да, сиди ты, ради Христа, — струхнул я от такой галантности: ещё пальнет ненароком.

Мы подошли к Lincoln. Я пожал руки телохранителям, будто передавая им сестру в полной сохранности.

— А куда ты эту бомбульку?.. — Анна задержалась у открытой дверцы.

— Спрячу в надежное место — в бочку с огурцами.

— Предупреждаю, за неё Орехов войска поднимет, — нырнула в салон; предложила: — Отдал бы мне. На сохранение. Никто не догадался бы.

— Аня, — обиделся. — Национальное достояние. Нельзя.

— Тогда держись, Саня, я тебя предупредила, — отмахнул легкой перчаткой. — Что-то я ещё хотела сказать?

— Ждем осенью, — вспомнил о будущем необратимом событии. — Скоро будешь теткой.

— Я — тетка? Какой кошмар!

— Будешь гордиться, — шел за импортной колымагой; бумеранг знака качества плыл на багажнике.

— Бай всем! — закурила.

— Ага!

Обогнув клумбу, лимузин зашелестел по асфальту — вперед-вперед! К дальним металлическим воротам.

Подойдя к клумбе, я остановился и смотрел вслед авто. Не знаю почему? От хризантем поднимался душноватый и теплый запах. Он запомнился мне, этот запах. Умирая, буду помнить этот душноватый и жирный запах смерти.

Створки автоматических ворот открылись — Llincoln, шаркнув колесами, устремился вперед! Вперед в свободное лиственное пространство, похожий на огромный бумеранг, запущенный уверенной и твердой рукой.

… Чудовищная сила двух кряду взрывов прервало это вольное движение.

Обесцвеченное пламя, обрамленное нечистым дымом плеснулось к деревьям, опаляя их изнеженную живую ткань.

Мне показалось — кричат деревья. От бессилия. Но, кажется, кричал я. От ненависти.

… Автомобильная коробка корежилась, как пластмассовая игрушка, кинутая детьми в костер.

В какой-то шалый миг, показалось: там, в огненной геенне, мелькнула Аня, отмахивающая мне рукой. А в руке той сигаретка, пыхнувшая прощальным нимбом — прощальным сиянием грешной её души.

(Думаю, моей младшенькой, повезло: от прямого попадания двух фугасных ракет — смерть легка и летуча. Человеческая система жизнеобеспечения не успевает отреагировать на подобное молниеносное насилие.)

… Секунда, похожая на вечность. Вечность, похожая на секунду. И за эту секунду прекрасный мир рухнул, превратившись в обугленную и мертвую планету по имени Анна.

… Вечность, тошнотворная от запаха хризантем.

И, рухнув в эти душные цветы смерти, я продолжал исступленно орать. И, казалось, что именно от моего ора лопаются стекла окон усадьбы, дыбится земля и в кроваво-рваные клочья рвется надежда и смысл нашей жизни.

На самом же деле это был стандартный обстрел объекта, проводимый отрядом спецназначения по чрезвычайным законам военного времени.

Какие могут испытывать чувства человек, когда его пытаются уничтожить, как боевую единицу? Cамые положительные. Не знаю, кого как, а меня звуки ближнего боя бодрят, как стакан водки на поминках.

Цокают пули о цоколь, с квакающим звуком лопаются мины, автоматные трели, как песнь механических птах, по рациям родной, понятно-емкий набор слов, из которых явствуют откуда мы все вышли и куда вернемся. При минорном развитии событий.