Сергей Валяев - Провокатор

— А дед Лешка чего-то там лег, — сказал Санька.

— Где там?

— Да на завалинке, — махнул рукой в ночь Ванька. — Вроде спит, только глаза открытые.

Пылали всполохи рекламно-арбатских огней. По вечернему широкому проспекту шумно текла механизированная река. Гуляющий люд на тротуарных берегах был молод, беспечен и хмелен от праздника жизни.

Мощное гранитное здание министерства Обороны со множеством оконных бойниц казалось неприступной крепостью. В некоторых окнах, как сигналы бедствия, светились блеклые лампы.

…В огромном кабинете, похожем на зал приемов, за дубовым столом работал военачальник. Был моложав, с крепким, но глуповатым лицом. Слабый свет абажура пятном лежал на листе бумаги. Военный начальник внимательно изучал документ, морщил лоб от умственных усилий и был похож на птицу из отряда грачевых. За его спиной в сумерках плыл силуэт президента. Картина от неверного освещения казалась портретом самодурки-помещицы середины 30-40-х годов XIX века.

Военачальник утопил кнопку селектора и заорал точно на плацу:

— Мрачева ко мне; живо, я сказал!

В горнице на высокой койке лежал старик с восковым лицом. Это был Алексей Николаевич Ухов. За столом сидел молоденький сельский фельдшер с бородкой разночинца и старательно писал заключение. Три боевых товарища маялись у порога.

— Что у него, доктор? — спросил Беляев.

— Какая разница? — отмахнулся Дымкин.

— Видно, острая сердечная недостаточность, — с солидностью отвечал фельдшер. — Возраст, стрессы, экология… Вскрытие покажет.

— Экология, — повторил Минин с ненавистью. — Какая там к черту экология!

— А чего вскрывать? — спросил Беляев. — Он не консерва.

— Как зачем? — удивился фельдшер. — Положено.

— Вы свободны, молодой человек, — решительно проговорил Минин. — Мы тут уж сами.

— Как сами? Милицию еще надо вызвать! — возмутился фельдшер. — Вам это что, игрушки?..

— Нет, далеко не игрушки, — сказал Минин, темнея лицом.

В сумрачном огромном кабинете, похожем на зал приемов, за дубовым столом сидели два генерала. Слабый свет абажура искажал их лица. Хозяин кабинета с брезгливостью рвал лист бумаги:

— Вот таким вот образом, Мрачев. Ваша докладная о ЧП — это вопль бляди на Тверской. Их давить надо, как врагов народа…

— Кого? Блядей на Тверской?

— Молчать! — ударил кулаком по столу. — Приказы не выполнять?! Умолотить «Градом», «Смерчем» эту бронированную банку что, нельзя?

— Нельзя, — сдержанно заметил Генерал. — Специалисты утверждают, что электромагнитная защита…

— Хватит! — хищно оскалился военный начальник. — У нас на их защиту… На каждую е'гайку — свой е'болт, я сказал!

Генерал Мрачев поднялся, поправил китель:

— Разрешите идти?

— Баба! — рявкнул хозяин кабинета. — Чтобы духу не было в моей армии.

— В какой армии?

— В моей, я сказал!

Генерал передернул плечом, развернулся и твердым шагом пошел прочь под осуждающим взглядом бабьеобразного сановника на портрете.

Надрывно голосили деревенские старушки-плакальщицы. Кто-то из молодух заметил:

— Вот так у нас, бабоньки, завсегда: праздники в похороны, поминки в праздники…

Прожектор Т-34 бил в бесконечное пространство планеты, и ночь казалась еще темнее. И звезды были ярче. А в плотном кругу света покоился холм свежей земли. Самодельный деревянный крест будто сиял в свете прожектора. Было красиво и торжественно на скромном маленьком деревенском кладбище.

Трое прощались со своим другом и товарищем; четвертый, сидя на корточках и поправляя могильный холм, говорил:

— Ничего, дед Леха, дойдем, доползем, догрызем…

— Все, Алексей, достали стервецы до самого до сердца, — проговорил Минин.

— Идем, Алеша, ты нас жди, — сказал Дымкин.

— До встречи, Леша, — сказал Беляев.

«Поживите еще, братцы, — сказал им Ухов, — и за меня тоже. И чтобы до победного…»

На душе было пасмурно, как и за окном. Осень — пора перемен: небо обложило, и закрапал дождь. Убежать бы в теплые края. Да от себя не убежишь. И от своей родины, если говорить красиво и патриотично. Жаль, что у меня не работает телевизор, последняя отдушина печальной, с трудом регенерируемой души. Хотя что-то случилось! Коль звонит по телефону бывший школьный приятель, нынешний небожитель, с которым давным-давно пути-дороги разошлись, и плача сообщает, что нуждается в помощи, то это значит…

— Что это все значит? — спрашивал я его, неудачника.

— Меня предали, от меня все отвернулись, — плакал он. — Меня обвинили в экономическом терроризме против собственного народа. А я люблю народ. Я только выполнял приказы. За это отправляют в ссылку, да?