Я, грубый и нелепый, пробрался между временными убежищами таинственной жизни, взялся за ручку двери приемного покоя роддома и услышал:
— Без очереди нельзя, — закричали роженицы. — В порядке живой очереди!
— Позвольте, — возмутился я. — Кажется, я все-таки мужчина?
— Я всегда мечтала о мальчике, — проговорила женщина знакомым голосом и я… проснулся: в комнату входила Анна — несла поднос с кофейными чашками. — Просыпайся, соня. — Поставила поднос на столик, где лежали ноты. — Не пора ли работать, маэстро?
— А зачем? — потянулся я.
— Гений — это тот, кто знает, что он талант, но продолжает работать, назидательно проговорила любимая. — Кофе крепкий, как сургуч. — Нависла надо мной. — Нам никто не пишет писем.
— А кто нам может написать? — удивился я. — Ты же знаешь, ДИКТАТ запретил писать письма.
— А мы друг другу напишем, — нашла выход. — Я так редко дома бываю.
— Да, — согласился я. — Здесь все рождают и рожают. Ты сама-то не хочешь родить?
— Не хочу, — ответила Анна. — Роды люблю принимать, а рожать сама не буду.
— Почему?
— Тут все чужое: город, простыни, деревья, небо, собаки, листья, мысли…
— А ты знаешь, — прервал её, — я нашел работу. Буду тапером. А что? Тоже работа.
— Ублажать публику музыкой между бифштексом и стриптизом?
— Тогда мы долго ещё не будем иметь своего маленького домика с палисадником и видом на городскую ратушу, — предупреждаю. — Ты ведь мечтала о домике.
— И здесь мы не свободные, — грустно улыбнулась. — Там нам хотели вырезать мозги, а здесь режут души.
— Ничего, мы ещё потрепыхаемся, — обнимаю за плечи. — Я тебя люблю.
— Мне надо идти принимать роды.
— Роды подождут, — и целую ту, которая спасла меня от лоботомии. — На струнах чувств нужно все время играть новые мелодии, — и целую-целую-целую родное лицо. — Сегодня вечером мы идем на мою работу.
— Ты все-таки хочешь маленький домик?
— Я хочу тебя…
И мы оба начинаем плавиться в янтарном солнечном свете любви, превращаясь в плазменную подвижную массу, чтобы после взорваться в оргазме вечного счастья.
… Вечером мы отправились в ресторан, где мне предложили работу тапером. Дело в том, что старый пианист по прозвищу Гоу решил пойти на пенсию. То есть он заработал на маленький домик с палисадником и ему захотелось пожить для души. И я должен был занять его место.
В ресторане бушевала стихия праздника. По залу летали воздушные шары, пенилось шампанское и лоснились щеки.
— Великая жратва, — поморщилась моя любимая.
— Как говорится: по барабану и палочки, — примирительно проговорил я. — Люди отдыхают.
— Отдыхают? — передернула плечами.
— Сейчас будет выступать великий Гоу, — сказал я и захлопал в ладони: к роялю спешил упитанный и чуть притомленный мужчина, похожий на бюргера.
Он поклонился публике, сел за белый рояль.
Полонез! Маэстро играл шопеновский полонез, и без всяких сомнений, его руками водило по клавишам Божественное провидение. Потом раздался последний аккорд — и публика забушевала:
— Гоу-Гоу-Гоу!
Маэстро, сдержанно поклонившись, удалился за кулисы.
А между столиками шел вальяжный Хозяин ресторана. Одет был во всем белом. Более того, Хозяин был альбиносом и его алебастровые глаза таили зашифрованную опасность.
— Ну-с, друзья мои! Как наш праздник! — наступал, потом сел за столик, по-хозяйски осмотрел Анну. — Вы прелестны.
— Спасибо, — улыбнулась любимая.
— Как вам мой великий Гоу? — спросил Хозяин. — Я всегда чувствую великих. Я открываю звезды и новые миры, — похлопал меня по плечу. Догадываешься, о ком речь?
— Трудно догадаться, — неприятно хихикнул я.
— Публика любит музыку… — начал было разглагольствовать Хозяин.
Анна прервала его:
— Во время приема пищи, — и поправилась. — Во времена приема пищи.
— Что? — обиженно вскричал Хозяин. — Между прочим, музыка — это шум, который дорого стоит, — полномочным взглядом обвел свой ресторан. — За все надо платить, господа! — Указал на жующую публику. — На сытый желудок всякий музыку любит! — И снова хлопнул меня по плечу. — И вашему брату сладкий кусок достается, не так ли?
Я неопределенно пожал плечами и спросил:
— Можно встретиться с великим Гоу?
— А почему бы и нет, — оживился мой работодатель. — Хотя могу откровенно сказать: невыносимый характер. Фантазии всякие, — выразительно покрутил пальцем у виска.
— Любопытно, — сказал я на это. — Кто слишком высоко взял, тот не закончит песню.
Читать дальше