Андрей Константинов - Умельцы

Я позвонил Брюнету, спросил: Виктор, а что за патроны нашли в кабинете Нокаута — ружейные? — Нет, ответил Брюнет, для «тэтэхи»… М-да, интересное кинцо.

Мы ехали к любовнице Строгова. Я понимал, что с этой Ольгой мы тянем пустышку: нет там никакого парня с крепким хребтом. Это я понял по реакции Игорька. Но проверить Ольгу Викторовну все же было необходимо. По опыту знаю, как часто жизнь подбрасывает сюрпризы, ломает все наши представления о возможном и невозможном.

Подъехали к дому строговской любовницы на Лиговке. Я позвонил Леньчику и попросил, чтобы Игорек предупредил даму сердца о моем визите… Ольга Викторовна была отнюдь не в восторге, но в квартиру меня пустила. С формами оказалась дама и лет на десять моложе Строгова. Мне хватило получасовой беседы, чтобы убедиться: любовница об убийстве ничего существенного не знает. Она нервничала, волновалась… пересказала ту же версию, что излагал Игорек… Я спросил:

— После стрельбы в офисе Игорь отсиживался почти сутки на той квартире, которую он купил для ваших свиданий?

— Да, — кивнула она. — Ой… откуда вы знаете про квартиру? Я показал ей ключи:

— Мы с вами должны съездить туда и посмотреть.

— Зачем? Я не хочу.

— Надо, Ольга Викторовна, надо.

И мы поехали на проспект Ветеранов. Адрес Николай Иваныч знал. Видимо, не раз подвозил туда шефа. Ольгу тоже хорошо знал.

Поздоровались они как хорошие знакомые. Странно, но ее нисколько не удивило, что на строговском джипе нынче рассекаю я. В дороге молчали. У меня, конечно, были вопросы к Ольге, но при Коле-Ване я ничего спрашивать не стал. Надо будет от него избавиться, он только мешает.

Квартирку в огромном девятиэтажном доме Строгов купил скромную — однокомнатную. Но устроился с комфортом. С порога я понял, что последнее время в квартире никто не жил. Окна закрыты, зашторены, везде — на мебели, на полу — лежал тонкий слой пыли. Я специально почти лег на пол, посмотрел на пол — ровненькая пыль, никаких следов… пустышка.

— Когда, Ольга Викторовна, вы были здесь последний раз?

— В тот самый день, двадцать третьего.

— Вместе с Игорем?

— Да, но я приехала под вечер. Он позвонил, сказал: приезжай.

— В какое время?

— Поздно, почти в полночь.

— А ваш муж?

— Он был в отъезде… в командировке.

— Понятно. Игорь был один?

— Нет, — сказала она. Ого! Вот тебе и пустышка. Я очень спокойно и «безразлично» спросил:

— Ас кем же?

— С Александром Моисеевичем… со своим адвокатом.

Значит, все-таки пустышка! С адвокатом… ну конечно же, он был с адвокатом. Штурм инструктировал его, как и что нужно говорить… Адвокат после приезда Ольги довольно быстро исчез.

Я осмотрел квартиру и ничего интересного не нашел. Я расспросил Ольгу и ничего интересного не услышал. Игорь, рассказала она, был нетрезв инее себе. Ничего не объяснял. Говорил только, что он ни в чем не виновен, а Саша его подставил… Игорь много выпил, вскоре пьяный заснул.

— Какой Саша? — спросил я. — Какого Сашу он имел в виду?

— Не знаю. Может быть, адвоката?

Я был уверен, что речь идет не о Штурме. Я задал Ольге еще десяток вопросов. Потом отвез ее домой… С телефонами мы вытянули пустышку… но я уже знал, где можно снова забросить сеть.

Коле-Ване я сказал:

— Вот что, драйвер, сейчас отвезешь меня на то место, где вы взяли вашего строгого убийцу утром двадцать третьего. Понял?

— Понял, — ответил Коля-Ваня.

Я ему определенно не нравился — не привык он к таким пассажирам, но Брюнет приказал: поступаешь в распоряжение Дмитрия Борисыча, и — точка! У Брюнета не забалуешь. Мы ехали по набережным, и я — признаюсь честно — подумал, что из окна «фронтеры» мир выглядит несколько иначе, чем из ментовского «уазика». Мне было совершенно плевать на то, что сверкающий, навороченный джип притягивает довольно много завистливых, восхищенных или неприязненных взглядов. (Пусть эта маленькая и почти невинная радость греет сердца нуворишей. Ведь коли отнять у них эти аксессуары — автомобиль, труба, любовница-фотомодель, — то может оказаться, что король-то — голый!) Мне было совершенно плевать на взгляды окружающих. Но все же я испытывал чувство удовлетворения. ОТ СВОБОДЫ. От сознания того, что я впервые в жизни еду делать то дело, которое я умею и хочу делать, и при этом полностью свободен от необходимости каждый свой шаг «закрывать» бумажкой, которые позже будет проверять какой-нибудь очередной Мудашев…