Йенс Лапидус - Vip-зал

Это с ней ему нужно поговорить.

— Нет, — сказал он, — так не пойдет. Я могу купить Кассандру здесь и сейчас. Назови цену.

Большая Мама фыркнула, как будто он сказал глупость.

— Ты не знаешь, сколько стоит девочка, как Хани Роуз, в ее годы. Нет цены, которую ты платишь и мне подходит. Иди отсюда.

— Я хочу забрать ее с собой.

— Попробуй.

— А кто мне помешает?

Большая Мама посмотрела на Кассандру.

Тедди тоже повернулся к ней.

— Я заберу тебя, и все будет в порядке. Тебе не нужно будет этим заниматься, обещаю, я не отправлю тебя в какой-нибудь гребаный гарем в Абу-Даби.

Затем он повернулся к Большой Маме.

— Я больше не буду тебе мешать.

Кассандра, закусив нижнюю губу, молчала.

Большая Мама сделала шаг к ней.

— Ты не понимаешь, mistah . Она от меня никогда не убежит.

Она подняла сигарету.

— Птичка моя, дай руку.

Тедди снова вспомнил слова Гульдмана.

Он действительно чего-то здесь не понимал.

Кассандра протянула руку. Та взяла ее за предплечье и затушила сигарету о ее ладонь.

Кассандра не издала ни звука. Она только сжала зубы. Тедди посмотрел в глаза Большой Мамы — в них ничего не промелькнуло.

Тогда он одной рукой оттолкнул сутенершу, а другой схватил Кассандру.

Большая Мама упала, она хотя и была крупной, но явно не ожидала такого. Тедди обхватил Кассандру обеими руками и вскинул ее на плечо.

— Ты не можешь делать так, mistah, — громко сказала Кассандра со слезами в голосе.

Он распахнул дверь и помчался вниз по лестнице, держа девушку на плече, как мешок.

Женщина, спавшая на диване на первом этаже, села и спросонья смотрела на происходящее.

Он побежал через прихожую. Большая Мама стояла наверху лестницы и смотрела на него.

— У тебя это никогда не получится! — крикнула она.

Тедди не знал, зачем он это сделал. Он только чувствовал, что сердце бьется, как у льва.

Он вынес Кассандру на улицу и побежал дальше к шоссе.

Ему нужна машина.

Эмили даже задремала у компьютера, пытаясь найти информацию о Ярле Польонене, Кевине и Анине Ханне Бьерклунд. Веки налились свинцом. Ей нужно выспаться. Даже Магнус понял ее состояние: приказал ей поехать домой и прилечь на несколько часов. Она думала, что отключится уже в такси, но получилось по-другому. Таксист начал к тому же спрашивать, где она работает, что она думает о вариантах объезда, работала ли она с мигрантами. В другой день она бы огрызнулась на любопытного водителя. Но не сейчас: ей даже приятно было поговорить об обычных вещах впервые за несколько дней.

Зазвонил телефон.

Она увидела мамин номер на дисплее и порадовалась тому, что Мобингела помогла с синхронизацией контактов в новом телефоне.

— Привет, мама, — сказала Эмили.

— Привет, малышка. Как дела?

— Хорошо. А у тебя?

— Отлично, ты давно не звонила.

Вечно этот упрек. Кажется, прошло дней десять с их последнего разговора, пусть и очень короткого, тогда Эмили тоже ехала в такси с работы домой.

— У меня было безумно много работы.

— То есть как всегда?

— Да, сейчас больше, чем всегда. Не могу рассказывать, но это очень особенное дело.

— Мы же переживаем за тебя, ты понимаешь.

— Мама, мы говорили об этом тысячу раз. Все нормально, если в начале карьеры не работать как лошадь, то потом уже не будет шансов, и к тому же мне нравится моя работа.

И как раз сегодня это, пожалуй, ложь.

Она проезжала мимо площади Норрмальмсторг. Там вдалеке красовались «Винге» и «МАКС», одни из самых крупных шведских фирм. Она знала, что мама сейчас скажет, что жизнь — это не только работа, что есть и другие цели, кроме как стать партнером, что нужно жить сегодня, потому что потом может оказаться слишком поздно.

— Но Эмили, — сказала мама, понизив тон, чтобы особенно подчеркнуть значимость своих слов. — Жизнь коротка. Столько всего можно сделать, пока ты молода. Ты уверена, что живешь полной жизнью?

— Я живу как хочу, мама. Времена изменились, вы с папой поступали, как вам хотелось, а я буду поступать, как хочется мне.

— Ну конечно, милая. Конечно. Мы тут с Ингрид кое-что придумали, и я тебя хочу спросить. Мне кажется, это отличная идея. Мы так хорошо провели вчера время, я и Ингрид.

Мама продолжила рассказывать об ужине с Ингрид, тетей Эмили. Их часто посещали разные идеи.

Нет, Эмили не презирала своих родителей, конечно нет, они были хорошими родителями, пока она росла. Всегда мотивировали к хорошим результатам в школе, не давя на нее, и в то же время всегда поддерживали ее выбор. Но у них был иной взгляд на жизнь. Может, потому что в то время, когда они сами учились и работали, они всегда знали, что общество успешно движется вперед. Оба родились в пятидесятые, поступили в институты в конце семидесятых, начали карьеру в начале восьмидесятых. В экономическом плане это было золотое время. Время, когда все знали, что будут жить лучше своих родителей. Это было и то время, когда идеология играла важную роль, по крайней мере для ее родителей и их друзей. Оба входили в различные организации и объединения, боровшиеся против диктатуры в Латинской Америке, прежде всего в Чили. Потом они вступили в Комитет против апартеида. Она до сих пор помнила табличку в их старой кухне, пока они не переехали в собственный дом. Это был рисунок яблока, одновременно изображавшего лицо. Под рисунком было написано: «Не кусай народ Чили». Не нужно покупать чилийские фрукты — такой был посыл.