Для профессорского сына такая реальность жизни была раньше настолько абстрактным понятием, что говорить и даже думать об этом ему не приходилось. А тут сразу пришлось окунуться по уши не в самые прекрасные ее реалии. Ему было тяжело физически, особенно в первые дни, когда еще не совсем зажившая рана начинала кровоточить, а он не мог даже остановиться, чтобы приложить кусок тряпки к промокшим насквозь бинтам.
На третий день, когда он после двенадцатичасовой смены показал конвойному сержанту свои окровавленные перевязочные бинты, тот сразу повел его в медпункт. Сердобольная сестричка сказала сержанту, что по хорошему, такому раненому надо хотя бы недельку провести в постели, но тот покачал головой:
– Не получится! Распоряжение коменданта – пленных с легкими ранениями использовать в трудовом процессе.
– Так найдите ему что-то полегче, помрет ведь от пустяковой раны, если не дать ей заживиться как следует.
Дитмар в то время еще практически не понимал русскую речь, но по интонации и жестам определил направление разговора. Он был благодарен доброй девушке за то, что она смотрела на него как на человека, раненого человека, а не заклятого врага. Далеко не каждый, у кого на фронте муж, сын, брат или жених способен на такое великодушие.
Последующие две недели он провел как учетчик – то есть взвешивал, измерял, записывал параметры. Рана заживала на удивление быстро, хотя никаких особых медикаментов не было и в помине, питание – картофельно-капустная баланда и слизкий серый хлеб. Но молодость, а возможно, и чистый целебный уральский воздух помогли Дитмару вскоре забыть о ранении.
Работа доставляла Дитмару физические страдания, но он ощущал своего рода духовное очищение от этого. В бараке размещалось около восьмидесяти военнопленных, но общаться ему ни с кем не хотелось. Свободное время он предпочитал отдавать изучению русского языка. Помогал ему в этом Альфред Кох, с которым Дитмар познакомился во время одного из посещений медпункта.
Дело в том, что в их лагере не было своего врача, а больными и ранеными занимались две медсестры и фельдшер. Врач посещал их один раз в неделю, а тяжело больных транспортировали в больницу, расположенную в райцентре за семьдесят километров от лагеря.
Альфред Кох был австрийцем и в середине тридцатых годов окончил венскую высшую медицинскую школу. И все бы ничего, но к этому времени он проникся идеями Маркса и Ленина и на этой волне вступил в компартию. Захват власти в Германии Гитлером привел его к решению переехать в страну победивших коммунистических идей – Советский Союз.
Однако встреча с государством всеобщего благоденствия оказалась не столь радужной, как он ожидал. Собратья-коммунисты мало того, что не приняли его с распростертыми объятиями, начали бесконечные проверки, допросы и опознания. В результате, ничего не добившись, Альфреда на всякий случай отправили в лагерь, чтобы он поработал на благо новой родины.
Познав на себе все прелести вожделенного рая на земле и познакомившись в лагере с другими заключенными, Альфред понял, что, по сравнению с другими, у него хотя бы была какая-то зацепка, к которой можно было подвесить обвинение: он чужестранец и прибыл из капиталистической страны. Пусть она еще в то время не была вражеской, но все равно – чужая, и он мог бы теоретически быть шпионом. А вот за что сидели там же честные советские труженики – этому объяснения дать не мог никто. Враги народа? Но ведь они сами и есть тот самый народ. Получается, враг сам себе? Пытаясь понять феномен советской власти и свою ошибку, Альфред очень быстро овладел русским языком, тем более что изучать его он начал еще у себя на родине. Мечтал прочитать Ленина в оригинале.
В некоторых спорных или тяжелых случаях, когда медсестры и фельдшер сомневались в своих силах, а до визита доктора было еще далеко, приглашали для консультации Альфреда Коха. Все это делалось, конечно, неофициально. Иначе, как было бы можно доверить врагу лечение людей? Впрочем, таких людей – наверное, можно. Враги народа – это как бы вообще не люди, а военнопленные – тем более.
Как бы то ни было – медицинские познания Альфреда спасли жизнь многим военнопленным и политзаключенным трудового лагеря в уральском поселке Шурино, столкнулся с ним и Дитмар, хотя с его ранением прекрасно управлялись и медсестрички.
Слово за слово – и они обнаружили массу общих знакомых. Альфреду, естественно, было знакомо имя профессора Бауэра, отца Дитмара. Встречаясь в столовой или в свободное от работы время, они беседовали и о научных проблемах, и о будущем Германии и Австрии, а заодно Альфред давал Дитмару уроки русского языка.
Читать дальше