Владимир Соловьев - Матрешка

— Биологическая случайность — вот кто я есть, — откомментировала однажды Лена свое рождение.

— А кто из нас нет? — успокоил я.

В тот раз ее брат засиделся у нас допоздна, ночевать отказался, и Лена пошла проводить его. Не было ее довольно долго, я почему-то нервничал, а когда вернулась, объяснила, что долго ждали автобуса. Это у нас в Куинсе случается.

Отдам ему (или ей, или им обоим) должное — он не обременял нас своими визитами, не мозолил глаза, видел я его редко, но это-то меня и раздражало. Предпочел бы, чтоб они встречались у нас в доме, а не незнамо где. Но и унижать себя и ее вопросами (а тем более допросами) не стал. Эта стадия наших отношений была еще впереди, хоть и не за горами.

Тем временем расходы у нас резко подскочили, Лена ссылалась на какую-то гипотетичную сибирскую родню, которой она изредка отсылала тряпки, но, по затратам судя, это было нечто вроде воздушного моста между Куинсом и Сибирью. У меня были все основания ей не верить.

А потом пришли месячные отчеты из банка. В общей сложности Лена сняла семь тысяч. Можно представить, в каком я был состоянии, ожидая ее возвращения из Комсетг-парка, где у Куинс-колледжа своя учебная усадьба, бывшая Маршалла Филда: Лена почему-то сначала противилась поездкам на Лонг-Айленд, но в конце концов я ее уломал, хотя треугольник Хамптонов и Саг-Харбора мы, по ее настоянию, всячески избегали. Да и вообще она предпочитала северный берег и раз в неделю отправлялась с Танюшей в Комсетт или в арборетум в Ойстер-бей, бывшую усадьбу Уильяма Коу. Как назло, в тот день они запаздывали, я бесновался на холостых оборотах — рвал и метал. Тогда мне казалось, я уже обо всем догадываюсь. Что меньше всего мне улыбалось, так это жизнь втроем. Особенно на виду у четвертого участника нашей драмы — Танюши, которая все больше привязывалась к новоявленному родственнику.

— Почему ты не любишь дядю Володю? — удивлялась она. — Он такой веселый.

Чего мне недоставало в сложившейся ситуации, так это чувства юмора. Лена считала, что дело в моем мормонском воспитании. Одно из двух: или юмор, или вера.

Придя из колледжа, обнаружил на автоответчике ту самую мамзель Юго, которая мучила меня вопросами в кемпграунде. Что делать — перезвонил, тем более «коллект колл». Чтобы ехать на место происшествия, не может быть и речи — так ей и выложил. Она сказала, что у нее важные находки и ряд вопросов ко мне. Важная находка может быть только одна, не сказал я ей, имея в виду тело. А сказал, что слушаю, имея в виду вопросы. Она: предпочла бы задать их лично, при встрече. Я: чтоб сверлить меня своими черными глазелками (не сказал). Она: хотела бы переговорить также и с вашей дочкой. Я: в моем присутствии, с правом отводить вопросы, которые сочту неуместными для детского слуха. Договорились на завтра, сразу после занятий. Вместо того чтобы встретиться на нейтральной территории, имел глупость пригласить ее домой: рукам волю не давала, но взглядом рыскала по квартире в поисках улик.

Хоть она и пытала меня минут пятнадцать в кемпграунде, по-настоящему разглядел только в Нью-Йорке. Большие, слегка затененные очки ей очень шли, раза два она их нервно снимала и глядела на меня с близорукой беспомощностью — по контрасту с ее въедливой, иезуитской манерой допрашивать, а иначе как допросом наш разговор назвать нельзя. Небольшого роста, субтильная, привлекательная. Лет, наверное, еще меньше, чем я предположил поначалу, — легко представил ее своей студенткой, хотя больше она походила на студентку Сорбонны времен моей молодости, когда провел там год по «фулбрайтовскому обмену».

Мне не терпелось перейти к делу, но она вела себя у меня дома как в музее, хотя музейного в нем разве что несколько морских экспонатов: диковинные раковины (подобраны в дальних странствиях), стеклянный поплавок в сетке и клеть для лобстеров (куплены в Нью-Брансуике), ржавый якорь (найден в Новой Шотландии), просмоленный корабельный канат (подарен на день рождения коллегой), треснувший деревянный поплавок начала века (украден со стены брошенного рыбацкого дома в Мене) и прочие атрибуты морской романтики, к которой я приохотил Лену с Танюшей. Лена, правда, считала клеть и поплавки орудиями убийства, а после того как я ей показал загон под пристанью, где копошились тысячи смертников с зажатыми резинками клешнями, напрочь отказалась их есть, хотя ничего вкуснее не знаю. Была уверена, что в растительном мире есть заменители любой животной еды: неотличимый от белого мяса куриный гриб, высушенные на солнце водоросли, dulse, напоминающие по вкусу селедку, и прочее. От вегетарианства ее удерживала только нелюбовь к ханжеству: «Что пользы? Курица, которую я не съем, все равно уже зарезана». — «А как же индусы?» — «Русские — самая трезвая нация в мире». — «А как насчет общенационального порока?» — «Ты же понимаешь — я не об алкоголизме. Потому и пьют, наверное, что невмоготу такая трезвость. А вегетарианство — это иллюзия». — «А сама жизнь не иллюзия?» — подал я старческую реплику. Танюша и тут взяла моя сторону и уже довольно ловко управляется с лобстером.