Поль Александр - Увидеть Лондон и умереть (Похищение)

Через пятнадцать минут зазвонил телефон. Я уже совершенно не ждал звонка и поначалу даже не хотел брать трубку. Я был в ванной, а когда вы находитесь в ванной, то, даже если у вас пропала жена, вам все равно не хотелось бы, чтоб вас в это время тревожили.

И все-таки я выскочил мокрый и голый из ванной, схватил трубку и услышал хрипловатое контральто, совершенно мне незнакомое.

– Мистер Тейлор? С вами говорит миссис Крейн.

– Миссис Крейн? Весьма сожалею, мадам, но вы, очевидно, ошиблись…

– Ах, нет, не ошиблась! Вы недавно звонили моей матери и сказали, что вам нужно со мной поговорить.

– Вашей матери?… Значит, вы и есть…

– Кэтрин Вильсон. Да, это я. Вернее, я была когда-то Кэтрин Вильсон.

В том, как она выговаривала слова, в том, как строила фразы, было чтото нарочитое, претенциозное, плохо скрывавшее вульгарность, ту самую, что я уловил и в голосе матери. Я невольно подумал о цветочнице из «Пигмалиона» в исполнении плохой актрисы. И опять возник недоуменный вопрос: возможно ли, чтобы Пат, которая испытывала почти физическое отвращение ко всякой грубости и даже к простой банальности, возможно ли, чтобы она водила знакомство с женщиной такого пошиба?

– Я очень рад… Очень вам признателен, – бормотал я. – Я уже боялся, что не удастся найти вас. Мне бы хотелось… очень, очень хотелось как можно скорее с вами встретиться…

– А Патриция тоже приехала?

При всей напыщенности тона вопрос звучал искренне. А может, я просто был очень плохим сыщиком, что я блистательно доказал через секунду, и достаточно было моей собеседнице спросить про жену, как все мои подозрения мгновенно улетучились… Я с поразительным простодушием выпалил:

– Патриция исчезла. Именно поэтому я и хотел вас повидать.

– Исчезла? Не понимаю.

– Я все вам объясню. Могу ли я приехать к вам… скажем, через час?

– Ко мне? – Она замолчала, и хотя я еще ни разу не видел Кэтрин Вильсон, но мог бы поклясться, что эта маленькая пауза была заполнена целой серией гримас и ужимок. – Ах нет, это невозможно. Нельзя, чтобы мой муж… Сами посудите, а вдруг он узнает, что в его отсутствие сюда приходил мужчина! Соседи такие сплетники!

Час от часу не легче. Я знал многих замужних женщин в Милуоки, в Чикаго, в Лондоне, в Нью-Йорке; все они, как правило, были подругами Пат, и всем им доставало ума и воспитанности не позволять себе подобных рассуждений. Что же собой представляет эта Кэтрин Вильсон… Но я счел неприличным настаивать.

– В таком случае где мы можем с вами встретиться?

Новая пауза и, наверно, новые ужимки.

– В холле «Риджентс-отеля», в половине двенадцатого.

– А не лучше ли вам прийти сюда, в «Камберленд»? Мне легче было бы вас узнать…

– В «Камберленд»? О нет, меня могут увидеть. – На сей раз в трубке раздалось жеманное хихиканье. – Раз вы там живете… люди могут бог знает что подумать! – Опять хихиканье. – Нет, лучше в «Риджентс».

– Как вам будет угодно. Но нельзя ли попросить вас прийти немного раньше?

– Нет, я только что проснулась. – Снова хихиканье. – Значит, договорились, в половине двенадцатого? Сядьте за столик в баре, с красной гвоздикой в петлице. До скорого, мой милый! – добавила она по-французски с кошмарным акцентом; я даже не сразу понял, что она хотела сказать.

Я стоял на ковре – с меня стекала вода, под ногами были лужи – и долго не мог прийти в себя от изумления. «Мой милый»? Красная гвоздика в петлице – в половине двенадцатого! С кем мне предстоит иметь дело? «Некая Кэтрин Вильсон, выдававшая себя за драматическую актрису», – сказал сэр Джон. Как могла Пат выносить ее общество? Нет, решил я, между моей женой и мисс Вильсон не могло быть никакой дружбы; в одной машине они оказались по чистой случайности… Но свидание было назначено, и я решил довести дело до конца. И потом, мне так было необходимо поговорить с кем-нибудь о Пат, неважно с кем, только бы поговорить…

Прямо напротив меня был зеркальный шкаф. Я не из тех мужчин, которые получают удовольствие, любуясь собственным отражением. А с того дня, как Пат уехала, я почти не смотрелся в зеркало, разве лишь когда брился. Но сейчас я не удержался и стал разглядывать человека, смотревшего на меня из дверцы шкафа. И испугался – так я за эти десять дней исхудал. Мои друзья всегда уверяли, что я прекрасно сложен, но сейчас они бы этого не сказали. У меня можно было все ребра пересчитать, из-под кожи резко выступали ключицы, нелепо торчали бедренные кости… Я впервые задумался, любила ли бы меня по-прежнему Пат, предстань я перед ней в таком виде…