Морье Дю - Полет сокола

.

Я совсем забыл, что лицо Христа было мертвенно бледным, а его золотистые волосы, обрамлявшие лицо, походили на тернии.

У меня за спиной послышались голоса. Туртманы и их лишенный дара убеждения гид, студенты и женщина-лектор настигли меня. Я незаметно вышел в приемную, так как понимал, что преследующие меня болтуны не только застрянут перед картиной, от которой я отошел, но и пройдут направо осмотреть кабинет герцога и часовню. Сунув в руку гида несколько сотен лир, Туртманы, возможно, даже получат разрешение осмотреть винтовую лестницу, ведущую в башню.

Потайной ход из приемной вел во вторую башню. К ней поднималась такая же винтовая лестница, но во времена моего отца она считалась очень ненадежной. Туристов, которые не боялись растянуть мышцы и не страшились головокружения, проводили в правую башню через гардеробную герцога.

Я подошел к стене и приподнял край гобелена, скрывавшего дверь. Вход был на месте, и из замка торчал ключ. Я повернул его, и дверь отворилась. Передо мной была лестница, которая, кружась, поднималась к башне, подо мной спуск -- более трехсот сбегавших в пропасть ступеней. Кто и когда в последний раз поднимался по этой лестнице, подумал я. Испещренная дохлыми мухами паутина затягивала маленькое окно в свинцовом переплете. Давний страх и еще более давнее очарование охватили меня. Готовясь к подъему, я положил ладонь на холодную каменную ступеньку.

-- Кто там? По этой лестнице нельзя подниматься!

Я оглянулся через плечо. Служитель, которого я оставил спящим в комнате херувимов, пристально смотрел на меня, подозрительно прищурив маленькие глазки-бусинки.

-- Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? -- спросил он.

Мне стало неловко, я чувствовал себя так же, как когда-то в детстве. За такие проступки отец отправлял меня спать без ужина, и если Марте не удавалось украдкой что-нибудь принести в спальню, приходилось засыпать на голодный желудок.

-- Извините, -- сказал я. -- Я случайно заглянул за гобелен и увидел дверь.

Он пропустил меня обратно в комнату. Затем закрыл дверь, повернул ключ в замке и поправил гобелен. Я дал ему пятьсот лир. Смягчившись, он показал на соседнюю комнату.

-- Папская комната. За стеной бюсты двадцати пап. Все очень интересные.

Я поблагодарил его и вышел, бросая беглые взгляды на керамику и каменные барельефы. В этих комнатах было четкое эхо, и в них хорошо было прятаться. Я спустился по парадной лестнице, прошел через двор, затем по коридору и вышел на улицу. Закурил сигарету, прислонился к колонне собора и стал ждать своих клиентов. Ко мне подошел продавец почтовых открыток со своим товаром, я отмахнулся от него.

-- Когда начнется вторжение? -- спросил я.

-- Если погода наладится, то со дня на день, -- ответил он. -Муниципалитет делает все, чтобы внести Руффано в туристские маршруты, но мы плохо расположены. Те, кто едет на побережье, предпочитают прямой путь. С этим товаром приходится рассчитывать только на студентов.

Он перебрал в пальцах несколько почтовых открыток и маленьких велосипедных флажков с гербом Мальбранче-Сокола.

-- И много их?

-- Студентов? Говорят, больше пяти тысяч. Многие приезжают только на занятия, в городе не хватает квартир. И все за последние три года. Пожилые люди ворчат: место, мол, портят, от студентов много шума и все такое. Так они же молодые, как иначе? И для торговли неплохо.

Значит, прием в университет удвоился, возможно, даже утроился. Как мне помнилось, раньше студенты не доставляли такого беспокойства. В детстве я думал, что все они учатся, чтобы стать учителями.

Мой осведомитель неторопливо пошел дальше. Куря в ожидании Туртманов, я впервые за многие месяцы, даже годы, вдруг почувствовал, что мне некуда спешить. Я работал без расписания, на площади меня не ждал автобус от .

Под жарким солнцем снег быстро таял. Вокруг фонтана наперегонки бегали дети. К двери булочной напротив подошла старуха с вязанием в руках. Во дворец вошли еще несколько групп студентов.

Я поднял глаза на сокола, распростершего крылья над парадной дверью дворца. Прошлой ночью, под покровом снега, он, казалось, таил угрозу и предупреждение для всех нарушителей его спокойствия. Он и утром оставался хранителем дворцовых стен, но теперь в разлете его крыльев читалась гордая свобода.

Колокол на кампаниле собора глухо пробил одиннадцать раз. Едва раздался последний удар, как Туртманы энергично хлопнули дверцей . Они подошли незаметно и теперь торопились продолжить путь.