Морье Дю - Прорыв

- Отлично! - одобрил Мак.

Мне пришло в голову, что он ждал этого часа месяцы, может быть, годы. Мак включил сигнал, извещающий о нашей готовности, и менее чем через четыре минуты появились Робби и Янус с Кеном на каталке. Они переложили его на стол, и я с трудом узнал мальчика: его глаза, всегда такие лучистые, казались совершенно мертвыми на осунувшемся лице. Он, видимо, не понимал, что с ним происходит. Мак быстро установил датчики у висков, на груди, шее и соединил их проводами с "Хароном-3". Потом он склонился над юношей.

- Все в порядке, - сказал он. - Ты в лаборатории. Сейчас мы сделаем несколько анализов. Расслабься, и все будет хорошо.

Кен поднял на него глаза и улыбнулся. Мы понимали, что это последний проблеск его сознания, - он говорил нам "прощайте". Мак подал мне сигнал, и я включил "Харон-1". Голос машины был чистым и правильным: "Вызывает ``Харон''... Вызывает ``Харон''..." Кен закрыл глаза: он был под гипнозом. Робби дежурил рядом и следил за пульсом. Я пустил программу - она значилась под индексом "X" и отличалась от всех других.

- Как ты себя чувствуешь, Кен?

Даже через микрофон, установленный у самых губ, слова мальчика были едва различимы:

- Вы прекрасно знаете, как я себя чувствую.

- Где ты, Кен?

- Я в аппаратной. Робби выключил отопление. Теперь я понимаю, что вы задумали. Вы хотите заморозить меня, как тушу в лавке мясника. Скажите Робби, чтобы он включил отопление, - последовала долгая пауза, но наконец Кен заговорил снова: - Я у входа в туннель. Это похоже на туннель, как будто смотришь в обратный окуляр телескопа: все фигурки такие маленькие... Скажите Робби, пусть включит отопление.

Мак внес коррективы в работу компьютера, и машина долго работала, не произнося ни слова, затем вновь включился усилитель и зазвучал электронный голос.

- Тебе пять лет, Кен. Скажи, как ты себя чувствуешь?

Он долго не отвечал. Потом к моему испугу, хотя я и должен был этого ожидать, - захныкал:

- Мне плохо. Мне не хочется играть.

Мак нажал кнопку сигнала. Открылась дверь, и Янус втолкнул в аппаратную дочь, снова прикрыв дверь за собой. Мак тут же включил на "Хароне" ее позывные, и Ники моментально заснула, не заметив лежащего на столе Кена. Она села на стул и закрыла глаза.

- Ники, скажи Кену, что ты здесь.

Я заметил, как девочка вцепилась в подлокотники.

- Кен болен, - сказала она. - Он плачет. Он не хочет играть.

Голос "Харона" безжалостно настаивал:

- Поговори с Кеном, Ники.

- Кен не хочет разговаривать. Он будет молиться.

Голос Кена, усиленный микрофоном, едва раздавался в динамиках. Он неразборчиво выговаривал слова:

Добрый Иисус, ты меня прости,

В свой чертог меня, несчастного, впусти.

Я буду очень рад

Увидеть твой цветущий сад...

Мы замолчали. Ни Кен, ни Ники не произносили ни слова. Я застыл у пульта управления, готовый по кивку Мака внести поправки в программу. Вдруг девочка забила ногами по полу:

- Не пойду за Кеном в туннель! Там очень темно!

Робби, наблюдавший за больным, поднял глаза:

- Он в коме.

Мак подал мне знак снова включить "Харон-1".

- Иди за Кеном, Ники, - раздался голос.

Девочка не хотела.

- Там темно, - на ее глаза навернулись слезы. Она сгорбилась на стуле, стала извиваться, будто пыталась проползти куда-то. - Я не хочу туда. Он слишком длинный, и Кен не будет меня ждать.

Ребенок задрожал. Я взглянул на Мака, тот взглядом спрашивал Робби.

- Он не выйдет из комы. Это может продолжаться часами.

Мак распорядился подключить кислород. Робби укрепил маску на лице Кена, а шеф перешел к "Харону-3". Засветился экран монитора.

- Беру управление на себя, - кивнул мне Маклин.

Девочка плакала, но машина не давала ей передышки.

- Оставайся с Кеном, - вновь прозвучала команда. - Рассказывай обо всем, что там происходит.

Я надеялся, что Мак знает, что делает. А если в кому впадет ребенок? Сможет ли он вернуть девочку к жизни? Ссутулившись, она сидела, такая же неподвижная, как и Кен, и, казалось, такая же безжизненная. Робби велел укутать ее одеялом и следить за пульсом: удары сердца были слабые, но ровные. Прошел час, но ничего не случилось. Только мерцал экран, на котором постепенно затухали импульсы сознания Кена, передаваемые в машину датчиками. Ребенок молчал.

Долго, очень долго мы ждали, прежде чем, шевельнувшись, девочка изогнулась на стуле, сложив руки на груди и подтянув к себе колени. Голова свесилась на грудь. Я гадал, уж не молится ли она по-детски, как Кен. И вдруг меня осенило: это же была поза плода перед родами. Всякие черты исчезли с лица Ники. Она казалась сморщенной и старой.