Фридрих Дюрренматт - Судья и палач

- Я должен поговорить с вами, комиссар, - сказал он взволнованно.

- Что тебе надо? - спросил Берлах, глядя вниз на скалы.

- Мы должны побывать у Гастмана, иначе мы не продвинемся ни на шаг, это же логично. Прежде всего нам нужно допросить слуг.

Берлах откинулся на спинку и сидел неподвижно, седой, холеный господин, спокойно разглядывая молодого человека сквозь холодный прищур глаз.

- Бог мой, мы не всегда властны поступать так, как подсказывает логика, Чанц.

Лутц не желает, чтобы мы посетили Гастмана. Это и понятно, ведь он должен передать дело федеральному поверенному. Подождем его распоряжений. К сожалению, мы имеем дело с привередливыми иностранцами. - Небрежный тон Берлаха вывел Чанца из себя.

- Это же абсурдно, - воскликнул он, - Лутц из своих политических соображений саботирует дело. Фон Швенди его друг и адвокат Гастмана, из этого легко сделать вывод.

Берлах даже не поморщился:

- Хорошо, что мы одни, Чанц. Может быть, Лутц и поступил немного поспешно, но из добрых побуждений. Загадка в Шмиде, а не в Гастмане.

Но Чанца нелегко было сбить с толку.

- Мы обязаны доискаться правды, - воскликнул он с отчаянием в надвигающиеся тучи. - Нам нужна правда и только правда о том, кто убийца Шмида!

- Ты прав, - повторил Берлах, но бесстрастно и холодно, - правда о том, кто убийца Шмида.

Молодой полицейский положил старику руку на левое плечо и взглянул в его непроницаемое лицо:

- Поэтому нам нужно действовать во что бы то ни стало, и действовать против Гастмана. Следствие должно быть исчерпывающим. Нельзя всегда поступать согласно логике, сказали вы. Но в данном случае мы должны так поступать. Мы не можем перепрыгнуть через Гастмана.

- Убийца не Гастман, - сказал Берлах сухо.

- Может быть, Гастман только приказал убить. Мы должны допросить его слуг! - воскликнул Чанц.

- Я не вижу ни малейшей причины, по которой Гастман мог бы убить Шмида, - сказал старик. - Мы должны искать преступника там, где преступление имело бы смысл, а это касается только федерального поверенного, продолжал он.

- Писатель тоже считает Гастмана убийцей, - крикнул Чанц.

- И ты тоже считаешь его убийцей? - насторожился Берлах.

- И я тоже, комиссар.

- Значит, только ты, - констатировал Берлах. - Писатель считает его лишь способным на любое преступление, это разница. Писатель не сказал ни слова о преступлениях Гастмана, он говорил только о его потенциях.

Тут Чанц потерял терпение. Он схватил старика за плечи.

- Многие годы я оставался в тени, комиссар, - прохрипел он. - Меня всегда обходили, презирали, использовали черт знает для чего, в лучшем случае как опытного почтальона.

- С этим я согласен, Чанц, - сказал Берлах, неподвижно уставясь в отчаянное лицо молодого человека, - многие годы ты стоял в тени того, кто теперь убит.

- Только потому, что он был более образованным! Только потому, что он знал латынь!

- Ты несправедлив к нему, - ответил Берлах, - Шмид был лучшим криминалистом, которого я когда-либо знал.

- А теперь, - кричал Чанц, - когда у меня, наконец, есть шанс, все должно пойти насмарку, моя единственная возможность выбиться в люди должна пропасть из-за какой-то идиотской дипломатической игры! Только вы можете еще изменить это, комиссар, поговорите с Лутцем, только вы можете убедить его послать меня к Гастману.

- Нет, Чанц, - сказал Берлах, - я не могу этого сделать.

А тот тряс его, как школьника, сжимал его плечи кулаками, кричал:

- Поговорите с Лутцем, поговорите! Но старик не уступал.

- Нельзя, Чанц, - сказал он, - больше я этим не занимаюсь. Я стар и болен. Мне необходим покой. Ты сам должен себе помочь.

- Хорошо, - сказал Чанц, отпустил Берлаха и взялся за руль, хотя был смертельно бледен и дрожал. - Не надо. Вы не можете мне помочь.

Они снова поехали вниз в сторону Лигерца.

- Ты, кажется, отдыхал в Гриндельвальде? В пансионате Айгер? - спросил старик.

- Так точно, комиссар.

- Там тихо и не слишком дорого?

- Совершенно верно.

- Хорошо, Чанц, я завтра поеду туда, чтобы отдохнуть. Мне нужно в горы. Я взял недельный отпуск по болезни.

Чанц ответил не сразу. Лишь когда они свернули на дорогу Биль Нойенбург, он заметил, и голос его прозвучал, как обычно:

- Высота не всегда полезна, комиссар.

* * * В этот же вечер Берлах отправился к своему врачу доктору Самуэлю Хунгертобелю, на площадь Беренплатц. Уже горели огни, с каждой минутой все больше вступала в свои права темная ночь. Из окна Хунгертобеля Берлах смотрел вниз на площадь, кишевшую людьми. Врач убирал свои инструменты. Берлах и Хунгертобель давно знали друг друга, они вместе учились в гимназии.