Даниэль Клугер - Четвертая жертва сирени

Когда черно-красный извозчик довез нас до Почтовой улицы, время уже перевалило за четыре пополудни. Анна Ильинична встретила нас сурово — мол, целый день ходят-ездят неизвестно где, а тут еще околоточный надзиратель наведывался, интересовался, правда ли, что поселился у Ульяновых некий господин Ильин, и если правда, то почему этот господин Ильин не прописался до сих пор в участковом управлении.

На этих словах я хлопнул себя по лбу — ну разве можно быть таким забывчивым или несобранным? Я ведь еще в первый день в Самаре хотел наведаться в участок и оформить мое проживание у Ульяновых на законных основаниях, да как-то вылетело из головы. Вот, теперь навлек на моих друзей новое полицейское неудовольствие, как будто мало у них было этих неприятностей до сих пор! Я покаянно заверил Владимира и Анну, что немедленно отправлюсь в квартал — я по-прежнему, по старинке называл участки кварталами — и пропишу паспорт по всем правилам. Однако Анна это мое «немедленно» решительным образом пресекла. Узнав, что мы с Владимиром до сих пор ничего не ели, она пришла в еще большее негодование и распорядилась: сначала обед, все остальное — потом.

Приготовленная кухаркой еда давно остыла. Анна развела в кухне плиту и согрела для нас рыбник и гречневую кашу. Обедали мы тоже в кухне. А первым блюдом была ботвинья с отварной рыбой, луком и огурцами — отменно вкусная, хотя до квасу я небольшой охотник. Закончился обед гороховым киселем. И вот когда я взял стакан с киселем, я впервые заметил, что рука моя сильно дрожит.

Вообще говоря, дрожками я не страдаю, поэтому обстоятельство сие мне не понравилось. Я прислушался к себе и понял, что дрожит не только рука — по всем телу словно бы пробегала мелкая рябь. Уж не лихорадка ли, подумалось мне. Нет, вряд ли. Видимо, сказывалось напряжение этих дней, все скопившиеся страхи, тревоги, нервические казусы, опасности зримые и незримые давали о себе знать противной трясучкой. Я постарался не показать, что меня бьет дрожь, однако проницательный «студент наш» все же заметил мое состояние.

— Вот что, Николай Афанасьевич, — сказал он, — по-моему, вы устали и неважно себя чувствуете. Мой вам совет: как только справите свои дела в участке, тут же возвращайтесь назад и ложитесь-ка отдыхать. Вам надобно прийти в себя. День был тяжелый, да еще с приключениями.

Я начал было отнекиваться, но Владимир моих возражений не принял.

— И вот еще что, — добавил он. — Мы с Аннушкой сейчас отлучимся. Есть тут у нас некоторые дела. Вы, наверное, догадываетесь, что мы из Алакаевки не просто так приехали. Подробности вам знать не надо, не ваш это круг интересов. Существуют вопросы, которые требуют безотлагательных решений, вот мы этим и займемся. Попутно я наведаюсь в отделение пароходного общества Зевеке, попробую разузнать кое-что о Всеволоде Сахарове — ведь мы с вами в любом случае хотели навести справки о человеке, убитом во дворе магазина Ильина. А вы отдыхайте!..

И опять я стал возражать, настаивая на том, что в общество Зевеке нам следует идти вместе, и снова Ульянов решительно отмел мои предложения. Через несколько минут мы расстались. Я направился в участок, а Владимир с Анной — по своим загадочным делам.

На прописку паспорта у меня не ушло много времени. Правда, пришлось провести несколько неприятных минут, выслушивая нотацию участкового пристава о недопустимости нарушения паспортного режима, но этим дело и ограничилось.

Вернувшись в квартиру Ульяновых — ключ от нее мне заблаговременно передал Владимир, — я действительно прилег отдохнуть в отведенной мне комнате. Дрожь не стихла, а несколько даже усилилась. Я пытался заснуть, но в ушах по-прежнему звенел крик Прасковьи: «Ленка моего Юрочку убила!», перед глазами всплывали ее белые вурдалачьи глаза и разверстый красный рот, физиономию Параси сменяло восковое лицо мертвого Василия Неустроева, и еще, откуда ни возьмись, возникал портрет Чернышевского…

Портрет Чернышевского! Страничка опечаток, в нем спрятанная! Как же получилось, что за весь сегодняшний день я так и не вспомнил об этой загадке? Я прошел в кабинет Владимира и окинул глазами его стол. Так и есть — страничка лежала именно там, поверх других бумаг. Я взял этот листок в руки и вернулся в свою комнату. Лег на диван, уставился на опечатки и… вот тут по-настоящему заснул. Нет, скорее не заснул — обеспамятел.

К действительности меня вернул голос Владимира за дверью:

— Николай Афанасьевич, к вам можно?