Даниэль Клугер - Четвертая жертва сирени

— Зундель, говорите? — слово в слово повторил мой вопрос Владимир. — Действительно нечастое имя. Интересно было бы познакомиться. Может быть, вы меня представите, Глеб Максимилианович? — церемонно попросил Владимир и, прежде чем Кржижановский ответил, направился в ту сторону. Глеб последовал за ним. Помешкав, я решил к ним не присоединяться и, отойдя в сторону, присел на скамейку, стоявшую у стены дома.

Владимир раскланялся с молодыми людьми и задал им несколько вопросов. Я не вполне хорошо слышал, о чем они беседовали, но отдельные обороты до меня долетали. На мой взгляд, направление, которое принял разговор — точнее, то направление, которое ему задал Владимир, — было довольно странным, особенно если принять во внимание печальный повод, собравший здесь всех этих людей. Я услышал слово «водопровод», затем почему-то «дно» в сочетании с «Симбирской улицей», наконец, прозвучали «водонасосная станция» и «Валуцкий». Один из молодых людей, тот, что был с длинными темно-русыми волосами, откликнулся на известную нам фамилию, и беседа вошла в новую колею. Владимир изобразил живейший интерес и счел нужным отвести темно-русого на несколько шагов дальше, после чего оба понизили голос, так что я уже не разобрал ни звука.

Спустя минуту или две Владимир закончил разговор, поблагодарил собеседников и вернулся ко мне.

Видя, что Кржижановский собирается предоставить нас самим себе и удалиться, Владимир напоследок задал ему еще один вопрос:

— Глеб, вы не скажете, эта больница, Плешановская, далеко ли отсюда?

Видно было, что вопрос удивил Кржижановского. Однако он незамедлительно ответил:

— Совсем недалеко. Она по этой же улице, по Соборной. Из ворот направо, ну и пройти сколько-то.

— Благодарствуйте, Глеб. — Владимир пожал Кржижановскому руку. — Надеюсь, скоро увидимся. От души желаю, чтобы повод для встречи был не столь печальный.

Я тоже простился с Глебом, и мы с Владимиром снова пустились в путь.

— Володя, один вопрос, — обратился я к Ульянову, едва мы оказались на улице. — Скажите, милости ради, зачем вы расспрашивали этих молодых людей о водопроводе? И что такое «дно» Симбирской улицы? И почему вы остановили меня, когда, услышав имя Зундель, я вспомнил, что видел этого юношу на свадьбе Аленушки?

Владимир улыбнулся.

— Тут не один вопрос, Николай Афанасьевич, а целых три. Ну, давайте по порядку, только в обратной последовательности. — И пустился объяснять: — Пункт третий. Зундель, а точнее сказать, Зунделевич, Зундель — это прозвище. Зовут его Давид, бывший студент Варшавского университета, поднадзорный, действительно интересен нам тем, что был гостем на свадьбе Елены Николаевны и, возможно, знаком с господином Пересветовым, однако же здесь говорить об этом было неуместно, и я просто узнал, где он живет. Если понадобится, мы его навестим. Пункт второй…

— Погодите, — перебил я Владимира, — так этот самый Зундель — иудей? Однако же… — В голове моей неожиданным образом завертелись смутные воспоминания о слышанных ужасах, в которых замешаны были жиды-изуверы.

Владимир нахмурился.

— Я не думаю, что его вероисповедание имеет в нашем случае какое-то особое значение, — заметил он.

— Да уж как сказать, — возразил я. — Ведь чего только не рассказывают, Володя. Наслышан я, что будто бы иной раз они в крови христианской нуждаются. Перед Пасхою своею. Ну, сие, возможно, наговоры, а вот то, что ради денег цари иудейские на многое пойти готовы, — уж это точно. Вы же читали «Тьму египетскую» Всеволода Крестовского?

— Не читал и читать не намерен! — резко ответил Владимир. — О людях же предпочитаю составлять мнение по собственным впечатлениям, а не под воздействием романов! Ну, право, — заметил он уже другим тоном, — многих ли вы знаете евреев, чтобы всерьез подозревать их всех в изуверстве?

Я почувствовал себя словно бы пристыженным. В самом деле, был у меня в Севастополе на батарее один солдат-иудей, заряжающий, Исайкой его звали. Не герой, понятное дело, но и труса не праздновал. Солдат как солдат, верно.

Только ведь и слухи об изуверстве не на пустом месте появились. Опять-таки — присутствие в цепочке загадочных смертей человека по имени Давид Зунделевич настораживало меня больше, нежели что иное. Однако же я умолк. Не время и не место было сейчас для спора.

Владимир, после довольно продолжительной паузы, вернулся к объяснениям:

— Пойдем дальше, — сказал он учительским тоном. — Итак, дно. «Дном» называют спуск Симбирской улицы к Волге — там как раз проходит центральная магистраль водопровода, близ пивоваренного завода фон Вакано. И, наконец, пункт первый. Разговор о водопроводе я завел с тем, чтобы выяснить, не знал ли кто покойного господина Валуцкого. Оказалось, тот шантрет, у него любопытная фамилия — Праведный, — был с ним знаком. И он, этот господин Праведный, сообщил мне несколько деталей, может быть, маловажных, а может быть, и нет. В общем, я пока сам не знаю, как к этим деталям относиться…