Анатолий Дроздов: Месть колдуна

– Теперь о главном. Разводитесь – и немедленно. Не тяните – само не рассосется. Делайте свою жизнь сами. Ко мне и бабкам больше не ходите – пустая трата времени и денег. Вот сейчас я коснусь вашей руки, и с этого момента все у вас будет хорошо.

Дернулась – энергетический поток прошел. Все, девочка.

– Пожалуйста, ваше пожертвование. По доброй воле жертвуете? Тогда распишитесь здесь. Все, идите с миром. Бог вам навстречу.

Теперь быстро ее за дверь. Расслабилась, поплыла, если сейчас не уйдет, потом не выгонишь. Ей сейчас хочется слушать и слушать, а нам рассказывать не с руки. Люди за дверью ждут. Ты у нас умница, сама все додумаешь…

В коридоре – человек восемь. Кто-то опять всю семью притащил, а кто-то на всякий случай пришел пораньше. Наши люди. Сколько раз пытался наладить прием, чтобы не стояли в коридоре, – бесполезно. Что ж, хочется стоять – стойте…

– Кто на десять тридцать? Заходите…

До обеда я принял шестерых, а после одинокого чаепития с холодными бутербродами – еще столько же. Несколько записавшихся на прием с сугубо личными проблемами, пришли семьями. Такое происходило постоянно: на прием шел наш человек, норовивший за один гонорар получить благо на всех. Когда-то я шел на поводу у таких жлобов, но вскоре мне надоело. Получить счастье на всех за одни деньги больше не удавалось. Нет, я не выставлял родственников за дверь; они просто сидели и слушали диагноз своего отца, сына, или невестки. Нередко жлобы после этого выходили из кабинета красными и мокрыми – но ведь я не заставлял их тащить на сеанс откровения родню! А времени на прием остальных членов семьи у меня не оставалось – в коридоре ждал человек, записавшийся заранее…

Аня поработала хорошо: из двенадцати, записавшихся на прием, только двое были "чужие". В начале моей карьеры знахаря-парапсихолога случайных гостей набиралось с половину. Кто-то запросто забегал поболтать на интересную тему, кто-то искал чудесного исцеления от неизлечимой болезни, а какое-то время меня просто одолели психи – наверное, добрая треть амбулаторных пациентов городского психдиспансера прошла через этот кабинет. Тогдашняя моя помощница не умела даже толком говорить по телефону, не то чтобы распознать в звонившем дурака и не записывать его на прием. Аня научилась работать с моей специфической клиентурой практически мгновенно, и отшивала "чужих" вежливо, но жестко. Она быстро сообразила, что от этого зависит ее зарплата – я платил ей десять процентов с каждого пожертвования, а с тех, кто пришел не по адресу, я принципиально денег не брал. Когда, благодаря ее расторопности, мои доходы резко возросли, я накинул ей еще пять процентов – теперь она зарабатывала как министр краевого правительства. Получив прибавку, она сдержанно меня поблагодарила, но по сверкнувшему в ее глазах огоньку, я понял: по доброй воле она от меня никуда не уйдет…

Смешно сказать, но я подобрал ее на улице. Она сидела, зареванная, на холодной скамье пустынного вечернего сквера, а я достаточно пожил на свете, чтобы с первого взгляда распознать настоящее горе. Выяснилось, что днем прямо в квартире умерла ее мать, и семнадцатилетняя дочь не знает, что теперь делать. Потому что родственников рядом нет, друзей – тоже, а домой идти она боится. Я – знал, что делают в таких ситуациях, деньги у меня были – организовать похороны быстро и толково труда не составило. Опыт имелся – за полгода до этой встречи я похоронил Люсю…

В благодарность она рассказала мне историю своей жизни. Ничего интересного я не услышал: сгинувший в неведомых далях повеса-отец, спившаяся мать, регулярно менявшая случайных сожителей. Один из них изнасиловал Аню, когда ей было тринадцать, а узнавший про это старший брат, суровый пятнадцатилетний подросток, уже начавший выпивать, но нежно любивший младшую сестренку, вечером хладнокровно задушил храпевшего на кровати пьяного насильника куском бельевой веревки. Брат пошел в тюрьму, поэтому на похоронах матери его не было. Он вернулся неделю назад, и все эти дни отмечал радостное событие с компанией таких же орлов, синих от наколок и водки. А когда Аня решилась, наконец, выговорить ему, он воткнул ее лицом в стену – за годы отсидки его нежность к сестре как-то растаяла…

Вчера мне пришлось временно разместить помощницу у себя и строго-настрого запретить ей появляться со своими отметинами в офисе. Но Ане не сиделось: в обед она позвонила и предложила привезти мне горячий суп в термосе. Я велел ей оставаться дома. Не только из-за отметин на лице. В последнее время мне не нравились взгляды, украдкой брошенные в мою сторону, и особый тон голоса в наших беседах без пациентов. Я, конечно, неисправимый бабник, но не настолько, чтобы крутить роман с девочкой – ровесницей моего Кости, тем более зависимой от меня по службе…