Галина Романова - Мужей много не бывает

– Конечно. Все сделаю, как надо, – пообещал тот, не уточнив, кому и как надо.

– Ну я пошла. – Быстро чмокнула подростка в мгновенно заалевшую щеку, вышла из машины и пошла скорыми шагами к дому.

Освещены были лишь окна столовой. Жалюзи опущены, и слышалась тихая музыка. Дверь черного хода приветливо распахнулась. Я вошла, стараясь дышать ровнее. Услышала звон стекла из столовой и мелкими шажками двинулась туда.

Незнамов готовил себе коктейль. Смешивал напитки, кидал в бокал кубики льда. Рассматривал на свет, взбалтывал и, оставшись недовольным увиденным, вновь что-то подливал туда.

– Привет, – промолвила я тихо, переступая порог столовой. – Как дела?

Бокал выпал из его пальцев и ударился о кафель пола.

– Черт, Витка! Ну нельзя же так подкрадываться! – Выразив свое недовольство в такой вот «приветливой» манере, он криво ухмыльнулся: – Приехала все-таки, я уж думал завтра сам нагрянуть к тебе.

– Да вот... приехала. Можно присесть?

– Перестань кривляться, – прикрикнул он почти строго. – Я тебе всю жизнь почти отдал без остатка, в доме хозяйкой сделал, а ты слиняла, даже записки не оставив. Поступаешь со мной, как... Как последняя дрянь, мать твою!

Боже, где любовь?! Где нежность, что он изливал на меня несколько недель назад?! Недовольный, брюзжащий мужик с трехдневной щетиной на лице, в измятой рубашке и с сальными прядями волос мало напоминал того, кто поджидал меня в плетеном кресле тем, казавшимся теперь таким далеким, утром. Да и все виделось теперь на так. Его чувства, мои... На языке современного психоанализа это, по-моему, называется переоценкой ценностей. Мне это сделать удалось. Как удалось и избавиться от собственной почти наркотической зависимости от этого человека. Нигде и ничто не ворохнулось у меня внутри при его виде. Полнейший душевный штиль. Сейчас бы еще уладить один маленький нюансик – и все, можно по коням...

– Ты все продала?! – вернул меня к реальности его сволочной голос.

– Да. Думала, что не найду желающих, ан нет. Все быстро устроилось. И покупатели нашлись, и деньги удалось вложить с умом...

– Этот приют для долбаных ублюдков ты называешь – вложить деньги с умом?! – Он вдруг так страшно заорал, что я попятилась, так и не успев дойти до стула. – Ты!!! Глупая, наивная дура!!! Тебе судьба от щедрот своих отсыпала столько средств!.. Все препятствия были устранены! Все!!! Никто теперь тебе не мог помешать. Вернее, нам! Мы бы с тобой вторично поженились, теперь уже под настоящей моей фамилией, а теперь что?!

– Что?

– А теперь ты все, все погубила! Все пустила под откос! Все мечты!

– Вольно черту в своем болоте орать, – пробормотала я, пятясь к двери. – А тебя назвать иначе язык не поворачивается.

– Ах ты, хитрая бестия! На меня все свалить хочешь? Недаром говорят: «Куда черт не поспеет, туда бабу пошлет!» Проваливай отсюда! – Глаза Незнамова зашарили по столу, видимо, в поисках чего-нибудь тяжелого. Наконец такой предмет нашелся, и в мою голову полетел молоточек для обработки мяса. – Убирайся и забудь меня!!!

«С радостью, милый, с радостью!» – хотелось мне заорать во все горло, но искушать его я не стала.

Вырвалась на свежий воздух и едва не взвизгнула от страха. Прямо из темноты мне под ноги шарахнулось что-то темное и лохматое.

– Тарасик! – выдохнула я в ужасе. – Ты?!

– Я, – ответил мне подрагивающий от напряжения голос из кустов. – Ну что там?!

Мне вдруг отчего-то стало трудно дышать. Я всхлипнула, схватилась за сердце и прошептала:

– Там? Кажется, с этим покончено, милый мальчик! Кажется, это все...

– До зимы вы все равно не успеете! – возмущенно вопил мне в трубку чиновник из областной администрации. – Вам придется подождать с вашей затеей до весны!

– Да пошел ты! – выдохнула я, еле сдерживаясь, и положила трубку. – До весны!.. А ребятам где зимовать, по-твоему?..

Представьте себе, они вернулись!!! Мои питомцы, с юношеским эгоизмом предавшие меня и убежавшие в молодежный центр в другом городе, вернулись. Сначала один, потом трое, а через месяц после того, как разнеслась весть о возрождении мною в городе молодежного центра, примчались и остальные. С виноватыми глазами и с недюжинным желанием помогать мне во всем и всегда. Это были мои дети. Пусть такие, какие есть, но мои. Я не могла сдержать слез и ревела белугой целый вечер, когда они начали стекаться под мое крылышко. Тарасик извел не один пузырек валерьянки, поправляя мои расшатавшиеся нервы.