Виктор Кнут: Кровавый отпуск

Я ожидала этого предложения. Зачем же еще он стал бы звонить? И у меня где-то на задворках сознания уже зарождался достойный ответ. Обстоятельный и обоснованный вескими доводами, почему я не могу. Мол, есть у меня любимый мужчина, которому буду верна до гроба и от которого в ближайшем будущем жду ребенка. Мол, красномордый и толстый Самохин, воняющий чесноком и сивухой, не вставляет меня ни на грош. Мол…

— …Хм-м, — вместо этого почему-то произнесла я. — Вообще-то не знаю… Вообще-то у меня есть немного свободного времени…

Свободного времени у меня была целая прорва, и я не знача, куда и деть. Может быть, это, плюс одурманивающая тоска, плюс осознание того, что никому сейчас не нужна, повлияли на мое сумасбродное решение. Я, наверное, свихнулась, если взяла вдруг и приняла предложение встретиться. В восемь вечера недалеко от моего дома. Чтобы съездить в какой-то там новый крутой ночной клуб. Пообщаться. Потанцевать. Послушать хорошую музыку… Узнать друг друга получше…

Я так и сказала:

— Ну ладно. Посмотрим, что из этого выйдет, — даже не представляя, что выйдут из этого одни неприятности.

Самохин вчерашний и Самохин сегодняшний оказались непохожими друг на друга, как папуас из Новой Гвинеи на викинга из Исландии. Хотя и сегодня прилизанному и вкусно пахнущему Николаю да викинга было далековато, но прогресс налицо, как любит выражаться Барханов. Самохин сегодняшний был наряжен в скрипучий кожаный плащ, аккуратно причесан и благоухал «Факонейблом». Он приехал на встречу со мной на тщательно вымытой «мазде» и сразу честно признался, что взял ее напрокат у своего сослуживца.

— А то у меня гнилой «опель» еще восьмидесятого года, — пожаловался он. — Неудобно ехать на свидание с девушкой на такой тарантайке.

Как и вчера, он без перерыва молотил языком, но на этот раз его болтовня не вызывала у меня отвращения. Ни слова не было сказано о том, насколько он крут и незаменим. Зато я узнала, что Николаю тридцать пять лет (надо признаться, что выглядел он моложе). Что родом он из российской глубинки, из районного центра Пялицы, где и сейчас живут его родители. Что два его старших брата тоже служат в милиции, при этом старший занимает пост начальника ОВД Пялицкого района, а средний командует местным ОБЭПом. Николаю не раз предлагали переводиться на родину, но он уже прирос корнями к Санкт-Петербургу и никуда уезжать не намерен. Хотя здесь живется не сладко. Ой, как не сладко! Особенно после развода с женой.

Про свою бывшую семейную жизнь Николай не распространялся. Только отметил, что детей у него нет, а инициатором распада семьи являлась жена, не на шутку увлекшаяся каким-то коммерсантом из Риги. Самохин не стал мешать бывшей супруге по новой устраивать личную жизнь и, как только приперло, гордо отодвинулся в сторону, освободив жилплощадь и перебравшись в ободранную многокомнатную коммуналку на окраине Пушкина. И вот теперь мотается ежедневно на службу в Питер. Туда и обратно — два с половиной часа на дорогу, если не на машине. Но все равно переводиться к себе на родину он не намерен. Прирос корнями, — какие могут быть Пялицы!..

Мы до утра просидели в «крутом ночном клубе», хотя ничего крутого я в нем не заметила. Зато вкусно поели, сладко попили, посмотрели фэт-шоу и шоу сексуальных меньшинств. Ближе к утру Самохин не выдержал избранной линии джентльменского поведения и все же позадавал мне вопросы. Так сказать, на личные темы… Чем живу? Что имею в планах на будущее? И не удастся ли ему каким-то макаром втиснуться в эти планы?

Я отвечала односложно и не вдаваясь в подробности, при этом ни словом не упомянула о своем любимом Антоше. Почему так сделала — без понятия. Должно быть, к этому времени я была уже немного пьяна и забавлялась, выделяя своему ухажеру полуавансы и полунамеки. А он навострил уши и пускал обильные слюни, словно бульдог, неожиданно обнаруживший брошенный кем-то кусок колбасы.

В общем, когда мы возвращались в Пушкин, Самохин уже во всю глотку распевал о любви и даже не держал в голове варианта, что будет сегодня ночевать не со мной. Но я его обломала. Сказала:

— Об этом не может быть никаких разговоров! — И лишь позволила Николаю неуклюже ткнуться усами мне в щеку. Помахала на прощание ручкой: — Пока. Звони, если хочешь. — И упорхнула домой, оставив его сокрушенно сидеть во взятой напрокат у сослуживца «мазде».

После этого он пропал на целых пять дней.

Пропал и пропал… Не велика потеря. Самым естественным было бы вышвырнуть его из головы, но это-то, как ни странно, как раз и не получалось. Самохин легкой пыльцой осел в моей памяти. Эта пыльца иногда поднималась почти невесомым облачком, и я начинала предаваться тягостным размышлениям, благо свободного времени у меня для этого было достаточно.