…Интере-е-есно. А если вдруг вспомнит, то что скажет на это? Не будет ли ко мне с его стороны каких-то претензий? Хотя кто кому еще должен их предъявлять? Пошел он, этот Самохин!..
Я валялась под жарким солнышком на старой плюшевой скатерти, и у меня, как ни странно, впервые за последние дни было прекрасное настроение. Правда, ныла немного нога, и до сих пор иногда выплывал из каких-то глубин чесночно-водочный дух. Но это все мелочи, по сравнению с тем, что я снова твердо решила уехать в круиз по Европе. Или хотя бы в Сочи. До октября. И перечитать все-таки Бенчли. И завести на пару месяцев, пока не станет заметен животик…
Нет, никаких любовников я заводить не буду. Отбил у меня Самохин такое желание напрочь!
* * *
Он пропал с горизонта ровно на три недели. Не звонил, не заходил — лечил, должно быть, свою побитую рожу. И я про него почти забыла.
Зато неожиданно объявился Барханов. Соизволил позвонить и порасспрашивать, как у меня дела. Я ответила, что ничего. Что загибаюсь со скуки. Что собираюсь удрать до начала осени в Сочи…
— Серьезно? — Барханов на другом конце провода задумался на секунду и вынес вердикт. — Одобряю. Что, уже купила путевку?
— Нет. Не хочу никаких турбаз или пансионатов. Там слишком шумно. Попрусь на юга дикарем, на машине. Найду какую-нибудь бабульку. Даже не обязательно на побережье…
— Погоди, — перебил меня Барханов. — Есть идея. У меня в Пятигорске сестра. Большой дом. Сад. Рядом озеро. Есть куда поставить машину. И главное, не к чужим людям поедешь. Как, Маринка?
— Да мне-то что? Хоть Сочи, хоть Пятигорск… — ответила я. — Лишь бы не Гудермес.
— Тогда я звоню сестре…
Так неожиданно была устроена моя курортная жизнь. И я не спеша начала собираться в дорогу. Вот тогда-то снова и объявился Самохин. С огромным букетом роз и с виноватым лицом он стоял на площадке возле моей квартиры, и я с ним столкнулась нос к носу, когда возвращалась из магазина. Смыться куда-либо не было никаких вариантов. Общаться с ним не было никакого желания. Тем паче, впускать в квартиру.
— Ну и чего ты приперся? — нелюбезно спросила я и не заметила протянутых мне цветов.
Стояла и с интересом разглядывала круглую самохинскую рожу. На правой брови свежий розовый шрам. Под левым глазом еще не до конца сошедший желтый синяк. И хорошо же я над ним потрудилась!
— Привет, — пискнул он. Такой скромненький! Такой нерешительный! — Поговорить бы, Марина.
— А перебьешься!
— Пожалуйста, Мэри. — И эта дрянь бухнулась передо мной на колени. На загаженный пол. Выставя перед собой, словно крест, букет красных роз. — Пожалуйста. Просто поговорить. Мне надо очень о многом тебе сказать!
— А ты все помнишь, что случилось в нашу последнюю встречу? — Я сунула в замочную скважину ключ. — Ты тогда мне тоже очень о многом сказал.
— Пожалуйста, Мэри! — Пластинку заело. Блюдцеобразная рожа покрылась красными пятнами, и на ней выступили круглые капли испарины. — Пожалуйста, милая. Неужели ты не умеешь прощать?
«Хм… „милая“, — ухмыльнулась я про себя. — Сначала была „женой“, теперь стала „милой“. Что дальше?»
— Черт с тобой, проходи. На десять минут, — позволила я и распахнула дверь.
Огромнейшим минусом, сформировшимся во мне еще в детстве, было то, что я не умела подолгу держать зла на людей. И была готова простить им самые изощренные пакости. Вот и сейчас я просто раскисла при виде стоявшего на коленях несчастного толстяка Самохина. И все мои благие намерения послать его на хрен испарились, как июньский туман при первых проблесках солнышка. Хотя намерение разъяснить ему то, что со мной он может ни на что не рассчитывать кроме простого знакомства, оставалось в силе. Сейчас-то он и узнает и про Антона, и про то, что я жду ребенка. И поймет, что в этой игре ему ничего не светит. Если, конечно, он не упертый дурак.
— Не сюда! Не в гостиную! — прикрикнула я на Самохина, как только он просочился в квартиру и, стянув с ног ботинки, остался в линялых носках. — На кухню! — Он провинился и был лишен привилегии сидеть в моих креслах. К тому же в гостиной царил предстартовый беспорядок. Ведь через несколько дней я собиралась уезжать в Пятигорск.
Самохин проковылял на кухню и скромно ткнулся обширной задницей в уголок табуретки. Я прошла следом за ним, вставила^в розетку штепсель от чайника и извлекла из пакета батон и упаковку копченой грудинки. Спросила:
— А тебе Коран позволяет кушать свинину? — И, когда Самохин с серьезнейшим видом кивнул, начала нарезать бутерброды. — Так чего ты хотел мне сказать?
Читать дальше