Виктор Кнут: Кровавый отпуск

Соседка привязала корову посреди заброшенного футбольного поля и долго стояла и смотрела на безжизненные окна самохинской квартиры. Потом озабоченно покачала головой, вытерла руки о серый рабочий халат и подумала, что ничего плохого не будет, если сообщит куда следует о том, что, кажется, слышала выстрел. Прогуляется до милиции. Все равно делать нечего. А там зато Можно узнать что-нибудь интересное. Какую-нибудь свежую новость. Например, как там в больнице Егоршин старший брательник. Не помер еще?

Соседка обвела еще одним взглядом окна трехэтажного дома и поковыляла по направлению к отделу милиции.

— Вот так вот с теми двумя, — подытожил Барханов. — Егора рее похоронили. Без салютов и почестей. Николай прижился в бомжатнике на южной свалке под Питером. Уж не знаю, что он наплел местной бомжовской коммуне. Бывших ментов там не жалуют.

— Он сейчас в розыске? — спросила я.

— Конечно. И скоро его возьмут. Максимум через месяц. Я ему не завидую.

— Я тоже, — улыбнулась я. — А что со старшим, с Сергеем?

— Его не трогали. Просто передали всю информацию о его художествах тем, кто этим интересуется. А они, как не мечтают задать ему хоть пару вопросов, пока отдыхают. И будут отдыхать еще долго. Уж очень круто ты с разобралась с этим Сергей Анатоличем.

— Разве? — удивилась я. — Я не заметила.

— Или у него оказалась слишком слабенькой черепушка. Короче, Мариша, ты сделала его инвалидом. Он провалялся в коме пять дней. Сейчас пришел в себя. Но… — Барханов поднял вверх указательный палец. — Парализован на девяносто процентов. И ослеп. Совершенно ослеп! И врачи говорят, что это не обратимо.

— Аз воздам… — прошептала я. — Он свое получил. Я ни о чем не жалею.

— И правильно делаешь. Теперь об этом цыгане. Николай Коцу, кажется, так? С ним мы не мудрствовали. От семи до пятнадцати за торговлю наркотиками. С конфискацией. А ведь этот дурак был настолько уверен, что с ним ничего не случится, что даже не записал дом и машину на подставных.

— Его уже взяли?

— Куда денется? Полирует задницей нары в СИЗО. И о том, чтобы ему там было несладко, я позабочусь.

— Зачем? — удивилась я. — Я на этого Коцу никакого зла не держу. У него не было выбора, он не мог отказаться от того, на что его толкнули Самохины. Пусть просто посидит за наркотики.

Барханов расхохотался:

— Уж больно ты добрая. А знаешь, что этот барыга приватизировал все твои тряпки? Два чемодана. Там было что-нибудь ценное?

— Нет, — хихикнула я. — Ничего такого, о чем бы стоило пожалеть. Пусть носят, не забирать же назад. Плохо, что теперь придется болтаться по магазинам, покупать новые.

— Ну это ты любишь. — Барханов встал и прогулялся до окна и обратно. — Что тебе еще рассказать?

Я пожала плечами.

— Не знаю. А почему вы мне сказали, что закончили со всей пялицкой сворой только вчера? Что там было еще?

— Чего там только не было, милая! Ты хоть смотришь свой телевизор? Или он здесь только для мебели? Сейчас во всех новостях по всем каналам только и разговоров, что о мафии, повальной коррупции и черт еще знает о чем в этой дурацкой губернии. Мы тут с твоей легкой руки разворошили такое гадючье гнездо, что вонь не утихнет и через год. Так что поздравляю вас, товарищ Марина Гольдштейн! Вы за несколько дней умудрились наворочать целую уйму хороших дел!

— Я не хотела, — смущенно хихикнула я. — Просто так получилось… Меня теперь не затаскают по разным судам?

— К тебе даже не сунется ни один следак. Ни один репортер. Так что долечивайся, Мариша. И вперед, в Пятигорск. Еще не передумала?

Я молча покачала головой — не передумала. И закрыла глаза. И почувствовала себя сейчас самым счастливым человеком на свете.

И наконец полностью осознала, что все позади. Сволочная история, в которую я вляпалась в Пялицах, наконец пересекла финишную черту. Не надо больше ни о чем беспокоиться. Хотя…

— Николай Андреевич, — спохватилась я. — У меня просьба.

— Выкладывай.

— Есть два человека, которым надо помочь оформить гражданство. Это не сложно?

— Без проблем. Обеспечим. — Барханов растрепал мне на прощание волосы и, оправдавшись: — Дел еще здесь предостаточно. Надо спешить, — направился к двери. На пороге он обернулся и еще раз сказал: — А ты поправляйся. И не волнуйся за своих черномазых. Оформим мы им гражданство. И деньжонок подкинем, пусть обустраиваются. Как-никак заслужили.

Меня выписали после обеда. Зав отделением торжественно вручил мне выписку и невесть откуда взявшийся паспорт. Последний раз я его видела в руках капитана Подпалого. Так же, как и права. И портмоне.