Алла Драбкина - Жена по заказу

Я делаю так, чтобы он оказался в нужное время в нужном месте в нужном виде. Он взял на себя заботы о нас с Кириллом, так почему бы мне не позаботиться о нем? Вы, конечно, спросите о любви… Все ваше поколение – жуткие романтики. Вы всегда говорите о любви.

Вот это с ее стороны был ляп. Если она часто будет ляпать нечто подобное, я когда-нибудь сорвусь и нахамлю. Уж не лучше ли сделать это сразу?

– Я не всегда говорю о любви, – холодно проговорила я. – Хотя всегда имею ее в виду! Но что именно вы имеете в виду под любовью? Страсти-случки или заботу и терпимость?

– Простите. – Она прикусила губу.

– Под страхом смерти я не напишу женского любовного романа, – продолжала я, – а вот ваше поколение и кропает это, и читает в безумном количестве.

– Простите же… – попросила она.

– Тогда не будем говорить о поколениях. Я как-то никогда не могла определить свое. У меня были друзья в два раза меня старше (теперь их уже нет) и в два раза моложе.

– Да ладно вам, – вдруг как-то по-детски сказала она. – Виктор ждет вас не дождется. Он вас знает. Ах да, я не говорила еще об условиях. Двести пятьдесят долларов в месяц и, разумеется, питание, проездная карточка и прочее. Если бы вы согласились еще жить у нас... нас всего трое, а. комнат семь. Для вас есть хорошая комната со своей прихожей и отводным телефоном… Ну как?

Она еще спрашивает «как»! Но это предложение было слишком роскошно, и мое внутреннее противоречие вылилось в ненужную откровенность:

– А вдруг я не смогу поладить с вашим ребенком? Последний раз меня выгнали за то, что я дала по рукам мальчику, который поджигал скатерть.

– Козлы! – неожиданно резко сказала она.

– Давайте попробуем… – согласилась я.

– Когда?

– Да хоть сейчас.

– Но вам же нужно собрать вещи… Не думайте, что мне трудно заехать за вами еще раз.

– Я сказала – попробуем.

Машина у нее была маленькая, пристойная, но, думаю, не менее дорогая, чем иные громадные и навороченные. Вела она почти так же хорошо, как Андрюха Гусаров, – без злобы на пешеходов и других водителей, Интересно, сколько ей лет? Больше тридцати по. внешности не дашь, а вот по поведению она вполне зрелый человек, эдак и к тридцати шести.

Жили они недалеко от меня, на канале Грибоедова, в трех шагах от Невского. Как потом выяснилось, половина окон их квартиры выходила прямо на Казанский собор. В больших, сплошного стекла, окнах собор смотрелся как дорогая картина. Слава Богу, что окно комнаты, предназначенной мне, выходило в зеленый дворик.

Вначале, когда он открывал мне дверь и находился против света, я его не узнала. Он помог мне раздеться, и мы прошли в огромную кухню-столовую. Когда я увидела его, был порыв вернуться в прихожую, сдернуть с вешалки плащ и бежать, чтобы пятки сверкали.

Да, оказалось, что не только он знал меня – я его тоже знала. Впервые я увидела его у старухи Браунинг, уверенная, что это какой-то крутой московский литератор. Но, по ее словам, это был наш, питерский, графоман. Потом старик Семенов напомнил мне о нем и предложил отрецензировать его толстенную рукопись. Попросил сделать это вежливо и пристойно, потому что опасался схлопотать от автора донос в обком партии. Семенов мог бы мне этого не говорить, потому что прекрасно знал: я не принадлежу к тем литераторам, которые любят издеваться над графоманами и показывать, какие они умные, утверждаясь за чужой счет, Несмотря на всю бездарность рукописи, для меня было очевидно, что автор ее вовсе не плохой человек. Он писал скорее из любви к литературе, чем из желания выставиться и стяжать мильон денег и гору славы. По крайней мере, у меня автор вызвал сочувствие (столько сил впустую). Я была не только предельно вежлива, но удосужилась перечислить некоторые достоинства рукописи: терпимость к людям, доброту и порядочность.

Опыт общения с текстами дал мне возможность составить мнение об авторе. В общем, отдаю должное свободе слова и печатно заявляю, что Виктор Аполлонович был мудак. И на съезде мудаков он занял бы даже не второе, а третье место. Образование – скорее всего средний инженер-бездельник из какой-нибудь затхлой лаборатории или конструкторского бюро. Разумеется, считает себя интеллигентом, хотя все точки отсчета у него смещены, а верхнее образование лишь разобщает его с реальностью. Впрочем, иногда претензия на интеллигентность постепенно делает людей весьма легкими и приличными в бытовом смысле. Они обладают столь редкостной в нашей стране вежливостью и готовностью в любой ситуации выглядеть пристойно, что с ними можно иметь дело, даже дружить.