Хеннинг Манкелль - Перед заморозками

— Мне это очень не нравится, — сказал он наконец. — Соседка права — никакая мать не оставит малыша одного.

— Я что-то такое чувствую, — робко сказала Линда. — Что-то… я должна была бы догадаться, что это, такое ощущение, что это самое «это» где-то совсем рядом. Мне все время кажется, что я должна была бы видеть какую-то внутреннюю связь, как ты это называешь, а я не вижу.

Он внимательно на нее смотрел:

— То есть ты как будто бы уже понимаешь, что случилось? И почему?

Она отрицательно покачала головой.

— Словно бы я каким-то образом ожидала что-то в этом роде… Не знаю, как объяснить. У меня такое странное чувство, что это не Зебра исчезла, а Анна. Опять.

Он долго молчал, не спуская с нее глаз.

— Значит, ты не можешь объяснить свою мысль?

— Если бы…

— Мы дадим тебе и Зебре несколько часов. Если она не появится, а ты не поймешь, что это ты такое знаешь, но не понимаешь, надо действовать. Пока ты останешься здесь.

Она последовала за ним в комнату для совещаний. Отец дождался, пока все собрались, закрыл дверь и рассказал о Зебре. Линда заметила, что все слушают с напряженным вниманием.

— Слишком много исчезновений, — закончил Курт Валландер. — Исчезают, возвращаются, опять исчезают. Случайно или же по каким-то пока непонятным для нас причинам, все эти исчезновения крутятся вокруг моей дочери. От этого, как вы понимаете, ситуация нравится мне еще меньше.

Он бросил ручку на стол так, что она подпрыгнула, и рассказал о встрече с Анитой Тадеман. Линде было очень трудно сосредоточиться. Она все время ерзала на стуле, пока Стефан не посмотрел на нее и не улыбнулся. Тогда она вновь заставила себя слушать внимательно.

— Аниту Тадеман приветливой дамой не назовешь. Это скорее пример того, насколько малоприятными и высокомерными могут быть люди из так называемого сконского высшего класса, у которых остались замки и другое состояние. Но она поступила правильно — обратилась в полицию, потому что посчитала это важным. Один из ее родственников — он живет там же неподалеку — видел на опушке леса какую-то странную компанию. Минимум двадцать человек. Появились и исчезли. Это, конечно, могли быть туристы, но уж очень таинственно они себя вели, будто прятались. Непохоже на туристов.

— А на что похоже? — прервала его Анн-Бритт.

— Мы не знаем. Но там рядом есть, как вы помните, избушка на курьих ножках, где была зверски убита женщина.

— Там двадцать человек не поместятся. Если предположить, что они там ночуют.

— Знаю, что не поместятся. И все равно, эти сведения очень важны. Мы уже знаем, особенно после Френнестадской церкви, что преступник не один. А теперь нельзя исключить, что их много.

— Это странно, — сказал Мартинссон. — У меня не укладывается — ты считаешь, что мы имеем дело с целой бандой убийц?

— Это может быть секта, — сказал Стефан Линдман.

— А может быть, и то и другое, — сказал Валландер. — Или что-то третье, о чем мы пока не имеем ни малейшего понятия. К тому же это может быть и просто чепуха. Выводов пока не будем делать, даже предварительных… Ну хорошо, давайте оставим в покое госпожу Тадеман и продолжим.

Стефан рассказал о Хокане Хольмберге и ключах. О том, что Линда была с ним, он умолчал.

— Опять человек с акцентом. Наш норвежский след. Или норвежско-датский. Опять он на горизонте. То есть мы можем предположить, что это ключи от церквей в Хурупе и Френнестаде.

— А что предполагать, когда мы это точно знаем, — сказал Нюберг. — Сравнивали.

Все замолчали.

— Норвежец заказал ключи, — сказал Курт Валландер. — Американку удавили в церкви. Кто и почему. Вот это мы и должны понять в первую очередь.

Он повернулся к Анн-Бритт:

— Что говорят датчане о человеке по имени Вигстен?

— Учитель фортепиано. Раньше работал концертмейстером в Королевской опере, был очень популярен. А сейчас совершенно не в себе, и ему все труднее себя обслуживать. Но никому не известно, чтобы кто-то у него жил, и в первую очередь ему самому.

— А Ларсен?

— Продолжает настаивать на своей версии с наркотиками.

Курт быстро глянул на дочь.

— Задержимся на минутку в Дании, — продолжил он. — Что удалось узнать об этой женщине, Сильви Расмуссен?

Мартинссон покопался в папке и выудил нужную бумагу.

— Она беженка, приехала в Данию после обвала Восточного блока. Тогда ее звали по-другому. Обычная история — наркотики, улица, проституция. Ее, похоже, любили — и подруги, и клиенты. Никто ничего плохого о ней не говорит. Ничего примечательного в ее жизни нет, если, конечно, не считать, что вся ее жизнь — это трагедия.