Христиан Шюнеманн - Парикмахер

Простыня подо мной холодная и сырая.

Голос Алеши:

- С тобой произошел несчастный случай.

- Где я? - выдавил я из себя шепотом. - Я разбился?

- Ты опять дома. Теперь спи.

- Слава богу, - проговорил я, сначала по-немецки, а потом по-русски.

Матрас качался будто лодка. Рука осторожно пролезла мне под голову, как тогда, в Лондоне, во время урагана. Рядом были Алешины глаза, веснушки, потрескавшиеся губы. Какой удивительный сон! Проклятье, у меня болит глаз. Я попытался вспомнить, что со мной было. Я стоял на мосту, верней, на его парапете. Зачем я туда забрался? А потом? Неужели меня кто-то нарочно столкнул? Фабрис Дюра? Холгер? Разве я стоял на парапете не вместе с Каем? Кай, что ты сделал? Где ты был, Алеша? Болела голова. Воды, стакан воды. Жидкость освежает. Твои руки так чудесно пахнут. Все спокойно, мягко и тепло. Больше никаких волнений. Я в безопасности.

Не знаю, сколько часов я спал. Кто-то раздвинул гардины, свет меня ослепил. Я увидел букет роз. Рядом стояла моя сестра Регула.

- Все о'кей, - сообщила она. - Тебе наложили шов на лбу, выше глаза.

- Что-что? Когда?

- Вчера ночью. В отделении скорой помощи. Ты ничего не помнишь. Ты находился в шоке. Мы с Алешей привезли тебя домой сегодня утром. Тебе сейчас лучше? - Она засмеялась. - У тебя довольно дикий вид с этой пиратской повязкой. Теперь я знаю, как бы ты выглядел, будь ты забиякой и драчуном.

- К тебе уже заходила твоя учительница русского, - добавил Алеша. - Ведь она врач. Теперь она будет навещать тебя каждый день и наблюдать за твоим состоянием. У тебя сотрясение мозга. Рекомендован постельный режим.

- Меня кто-то столкнул с парапета. Я помню.

- Не волнуйся, Томас. Тебе еще повезло. В Эйсбахе уже гибли люди. Либо лежат теперь парализованные. А ты в буквальном смысле отделался подбитым глазом. Когда спадет отечность, покажешь свой глаз окулисту.

Какой постельный режим? Ведь у меня столько дел!

- Прими таблетки. Беа недавно заходила сюда. Сейчас она опять спустилась в салон.

Клиенты! Стрижки! Меня ждала работа. Тетрадь лопалась от записей. На Рейхенбахском мосту ждал Стефан.

- Вы видели, как я упал?

- Ты неожиданно исчез. Остальные ничего даже не заметили. Я увидел в воде твою белую рубашку. Сначала даже подумал, что этого не может быть, потом бросился вниз, на берег. Кто-то еще мне помогал. Полный кошмар. - Голос Алеши звучал все тише.

- Мне уже гораздо лучше, - объявил я.

- Дети нарисовали для тебя картинку, - сказала Регула. - Гляди-ка. - Голубой человечек с красно-белым спасательным кругом на животе. Рядом второй, с растопыренными руками и - с кружевными манжетами? Нет, с ластами.

- Какой сегодня день? - спросил я.

- Четверг.

- Завтра похороны. Я хочу попрощаться с Александрой.

Регула и Алеша переглянулись. Алеша молча покачал головой. Регула положила мне лед на виски. Потом оба разом заявили:

- В твоем состоянии? Не выйдет. Слишком рискованно.

Монотонно, в унылом ритме звонил кладбищенский колокол. Над головами траурной процессии парил гроб. Головки лилий на его крышке кивали в такт шагов, пыль припудрила нашу обувь и края брюк. В своей речи, обращенной к сотне человек, пришедших проститься с усопшей, пастор радикально упростил ее хаотичный жизненный путь и украсил ее эгоцентричное существование цветистыми оборотами. Самой Александре было уже все равно. Она лежала в гробу с проломленным черепом и располосованным телом и мучила четырех человек, давя своим весом на их плечи. Солнце помогало ей в этом изо всех сил. Одним из четверых был Холгер Каспари. Я не ожидал от него такого поступка и удивлялся. Мышцы на его лице напряглись, как будто он в последний раз проклинал покойницу.

Траурная процессия остановилась, колокол смолк, но боль в моем черепе пульсировала и дальше в том же ритме. За ночь мой глаз скрылся под черно-желтым синяком. Теперь я замаскировал его повязкой и темными очками. Впрочем, в темных очках были тут почти все. Беа зарыдала опять. Носовые платки промокли от ее слез и моего пота. Плавно покачиваясь, гроб опустился в могилу.

Алеша бойкотировал это мероприятие и не понимал, с какой стати мне понадобилось стоять у могилы Александры под палящим солнцем на второй день после такой сильной травмы. Беа появилась в самый разгар нашей ссоры, хотя, впрочем, ее нельзя было даже и назвать ссорой. Просто Алеша с презрением обронил какое-то русское слово, смысл которого я понял лишь приблизительно. Потом он сунул в карман брюк свои зеленые плавки и ушел. Беа утверждала, что мне должна льстить такая забота о моем здоровье.