Эухенио Фуэнтес - В лесной глуши

Она оглянулась просто так, безо всякой причины – просто легкий холодок пробежал по спине. Ни тени, ни звуки, ни запахи не мешали ее спокойной прогулке, но что-то неясное, неуловимое вдруг напугало и заставило повернуть голову. Одиночку в лесу всегда поджидает волк, подумала она, удивившись собственному страху. За время ее прогулок по Патерностеру такое с ней было впервые. Она хорошо знала эту часть заповедника, и хотя здесь случались с ней и неприятности – костер, по их с Маркосом вине однажды в ветреный день чуть было не переросший в пожар, пораненная при падении нога и то, как она увидела повешенного оленя, у которого собака вылизывала семя, – все это были отдельные эпизоды, результаты неосторожности или жестоких нравов и никогда – чья-то злая воля. Поэтому она задержала шаг, несколько раз глубоко вдохнула, прислушалась к звенящему безмолвию леса и в первый раз с тех пор, как вышла из отеля полтора часа назад, нарушила тишину, громко сказав:

– Здесь никого и ничего нет. Бояться нечего.

Однако спокойствия ей это не добавило. Она с удивлением заметила, что сердце заколотилось быстрее, а слово «страх» клещом вгрызлось в мозг и не желало отпускать его. Она вспомнила, что написала тремя неделями ранее в дневнике: «Страх – отнюдь не невинное чувство», и почувствовала, что посреди леса, в одиночестве, избавиться от него будет нелегко.

Решив прогуляться после завтрака, она запланировала подняться до пещер с наскальной живописью в Юнке, там подкрепиться холодным обедом, заранее положенным в маленький рюкзачок еще в отеле, и изучить кое-какие детали, нужные ей для завершения картин. А перед тем как вернуться, у нее еще будет время подумать о своих отношениях с Маркосом, подумать спокойно, созерцая неповторимый пейзаж, при виде которого невозможно поверить, что существуют зараженные реки, черный дым в небе, загрязненные ядовитыми отходами поля. Она надела удобные непромокаемые сапоги, холщевые брюки, светлую рубашку мужского покроя, кепку и отправилась в путь. Все было так же хорошо, как и во время предыдущих прогулок, поэтому она не желала поддаваться нелепому чувству страха. Она понимала: очень легко испугаться, одиноко шагая в чаще леса, но напомнила себе, что она сильная и независимая девушка, что после смерти отца одна живет в мадридской квартире и открывает дверь, не спрашивая «кто там?», что презирает боязнь темноты и двойные засовы, а еще больше – малодушный подозрительный взгляд, который свойственен одиноким женщинам, вздрагивающим от каждого дверного звонка в ожидании беды. Она шла полтора часа с лишним и без особого сожаления повернула бы назад, но подозревала, что если сейчас вернется в отель, то больше никогда не осмелится отправиться гулять одна, потому что знала: память часто играет с нами злые шутки. Она подтянула лямки рюкзака, отхлебнула воды из фляги и решительным шагом продолжила путь.

Через пять минут лесная дорога, накатанная машинами, вывела к большой прогалине, а оттуда разделилась на две тропы. Левая, более широкая, спускалась к озеру. Не останавливаясь, она пошла по правой, поднимавшейся к пещерам с рисунками, и снова затылком почувствовала, будто кто-то наблюдает за ней, желая удостовериться, что она следует заранее выбранным маршрутом. Опять засомневавшись, не стоит ли вернуться, она ускорила шаг, хотя и понимала, что уж здесь-то вероятность встретить кого-либо ничтожно мала – по этой пустынной тропе почти никто не ходил, все предпочитали гулять по долинам и холмам, глазея на крупных зверей заповедника, которые в больших количествах паслись у болота и позволяли фотографировать себя, не слишком опасаясь людей. Капля пота сползла у нее по лбу и скользнула между бровями к носу. Она вытерла ее рукавом и, сама не зная почему, может, чтобы определить положение солнца, подняла глаза к небу. Очень высоко, в лазурной утренней вышине медленно парили два коршуна, сытые и довольные, видимо переваривая мышь, змею или какую-нибудь падаль, съеденную на рассвете. Ее всегда удивляло и восхищало великолепие и многообразие птиц, встречавшихся в заповеднике, причем их здесь было гораздо больше, чем других животных, – подчеркнуто безразличный ко всему коршун, величественный орел, изящный, белогрудый, будто с салфеткой на шее, стервятник, высокомерный черный аист с клювом, полным лягушек, гриф, сладострастно и методично пожирающий падаль, сокол, пикирующий на головы своих жертв с высоты, проворный и элегантный стриж, наглая сорока, молчаливый ястреб, рассекающий тюль неба острыми ножницами своих крыльев, иволга с вибрирующим колокольчиком в горле, куропатка, которая, взлетев, так хлопает крыльями, будто у нее ломаются кости.