Митч Каллин - Пчелы мистера Холмса

Остановившись у поворота, он взглянул на Роджерову тропку. Сначала трава была примята прямо и ровно — значит, мальчик, как и он, шел от пасеки не спеша. Он взглянул на островок. Там трава была вытоптана прерывисто, и он понял, что здесь мальчик бежал. Он взглянул на то место, где произошла смена направления, внезапный переход на бег. До сих пор ты шел, подумал он, а отсюда — побежал.

Холмс пошел вперед, встал на тропку и всмотрелся в траву рядом с поворотом. В нескольких ярдах, среди толстых стеблей, что-то сверкнуло серебром. — Что это? — спросил он про себя, ища глазами сверкание. Нет, он не ошибся: что-то слабо мерцало в высокой траве. Он продвинулся вперед, чтобы посмотреть получше, сошел с тропки мальчика, но попал на другую, менее заметную дорожку — ответвление, которое шаг за шагом увело Роджера в густые заросли травы. Гонимый нетерпением, Холмс пошел быстрее — топча траву там, где осторожно ступал мальчик, — не видя осы на своем плече и других ос, летавших над его шляпой. Пригнувшись, он сделал еще несколько шагов и нашел источник загадочного сверкания. Это была лейка из его сада, лежавшая на боку; с ее мокрого носика до сих пор капала вода, утоляя жажду трех ос (черно-желтые рабочие особи толклись на краешке, суматошно дожидаясь капли побольше).

— Несчастливое решение, мой мальчик, — сказал он, тростью сдвинув лейку и глядя, как взлетают напуганные осы. — Ужасная ошибка…

Прежде чем идти дальше, он опустил сетку, мало беспокоясь об осе, которая начала ползать по ней взад-вперед, как часовой. Он знал, что их гнездо близко, и знал, что защититься от него они не смогут. Он был снаряжен для их уничтожения, в отличие от мальчика, и он закончит то, за что взялся и с чем не совладал Роджер. Научив его многому, он, похоже, не научил его самому насущному: что заливать водой осиное гнездо — это только злить насекомых, это — увы, не успел сказать ему Холмс — все равно как тушить огонь бензином.

— Бедный мальчик, — произнес он, высмотрев в земле дыру, странно похожую на разинутый поганый рот. — Бедный мой мальчик. — Он засунул трость в дыру, вытащил, поднес к сетке и рассмотрел уцепившихся за нее ос (семь или восемь особей, взбудораженных вторжением трости, сердито исследовали обидчика). Он заглянул в дыру со слякотными от накапавшей воды краями и увидел, как темнота в ней обретает очертания и, корчась, лезет вверх — оса за осой карабкались наружу; многие сразу поднимались в воздух, некоторые садились на сетку, остальные роились у дыры. Так вот как все было, подумал он. Вот как ты попался, мой мальчик.

Холмс спокойно отступил и, горюя, пошел к пасеке. В свое время он позвонит Андерсону и расскажет то, что запишет местный коронер и что в качестве заключения услышит миссис Монро: ни в коже, ни в одежде мальчика не было жал, следовательно, Роджер оказался жертвой ос, а не пчел. Мальчик, сообщит он, хотел защитить ульи. Роджер, очевидно, увидел в пчельнике ос, отыскал их гнездо и, попробовав извести их водой, побудил рой напасть на него.

Холмс расскажет Андерсону не только это, были и менее важные подробности (мальчик, когда его жалили, бежал в противоположную от пасеки сторону, возможно уводя ос от ульев). Но прежде чем позвонить констеблю, он сходил за канистрой и нашел спички, которые выбросила миссис Монро. Оставив одну трость в пчельнике, с канистрой в руке он снова пришел на луг, вылил бензин в дыру, и оттуда беспомощно полезли мокрые осы. Дело сделала одна спичка — огонь, как по фитилю, мелькнул по земле и с шипением зажег раззявленный рот, там несильно полыхнуло, отрыгнувшись пламенем из земляных губ (после оттуда не вырвалось ничего, кроме дымной струйки, растворившейся над непотревоженной травой), и в один миг матка, оплодотворенные яйца и тьма рабочих ос погибли в западне своей колонии; обширная и сложная империя, облеченная в желтоватую обертку гнезда, исчезла в мгновение ока, как юный Роджер.

Так вам, думал Холмс, шагая сквозь высокую траву. — Так вам, — сказал он вслух, подняв голову к чистому небу и заблудившись взглядом в безбрежном голубом эфире. И когда он говорил эти слова, его охватила невероятная жалость ко всей долготерпеливой земной жизни, ко всему, чему доводилось, довелось и доведется скитаться под сенью этого совершенного, вечного покоя. — Так вам, — повторил он и беззвучно заплакал под сеткой.

Почему пришли слезы? Почему — лежа в постели, ходя по кабинету, отправляясь на пасеку другим утром и утром следующего дня тоже — Холмс вдруг подносил руки к лицу, и его пальцы, коснувшись бороды, намокали, хотя ни гнущие тело рыдания, ни горькие стенания, ни оцепенение не искажали его облик? Где-то — ему виделось маленькое кладбище на окраине Лондона — стояли миссис Монро и ее родня в одежде, не уступающей мрачностью облакам, нависшим над морем и сушей. Плакала ли и она с ними? Или миссис Монро выплакала все слезы по дороге в Лондон, где ее поддержала семья, утешения друзей?