Геннадий Астапов - Идет охота на волков

Он поднялся и охнул, схватившись за почку, пару раз согнулся-разогнулся и отправился в ближайшие кусты. Там, с помощью лопаты откопал яму, вынул большой полиэтиленовый сверток и притащил к землянке. Развернул — положил перед Атамбаем жирно смазанный автомат Калашникова с двумя набитыми рожками, и двуствольный обрез с пятью патронами шестнадцатого калибра.

— Откуда!? — изумился Атамбай, рассматривая сюрприз, проводя пальцем по оружейному маслу, стекающему со ствола.

— Откуда? — переспросил Витя, улыбаясь. — От верблюда! Думаешь, бичи только водку пить умеют? Во-от. Для начала хватит, а там — как бог даст.

— Ты даешь! — качал головой Атамбай. — У меня дома тоже вальтер в тайнике. Но домой нельзя. И стрелять я толком не умею, баловался иногда, было дело, а так…

— С обреза стрелять легко. — успокоил Витя. — Как с обычного ружья. Два патрона в ствол — пали. Патроны береги, пять штук, больше нету. Между прочим, картечь.

— Может, не придется…

— Дай то бог.

— Вить, а может, тебе лучше действительно уйти? К чему такие приключения?

— Эх, Атамбай, Атамбай! Высоко ты меня ценишь! И отца твоего знаю много лет, и тебя. Как потом общаться будем? Да не бойся, говорю — прорвемся!

Они тщательно протерли оружие, вымыли руки, поели хлеб и консервы, привезенные Атамбаем, помидоры с огурчиками.

— Может, сто граммов? — предложил Атамбай. — Винчика.

— Не, — отказался Витя, — не хочется. — и жадно сглотнул слюну. — Потом!

Спать легли рано, Атамбай включил радио, послушал пять минут, и выключил. Никакая информация не воспринималась, в голову лезла тревожная дребедень. Долго ворочался, сопел, хлопал глазами в темноте и заснул к утру. Рядом спал Витя.

Рано утром позавтракали теми же консервами, попили воды.

— Схожу-ка я на рыбалку. — рассуждал Атамбай, кутаясь в шерстяной свитер, было прохладно. — К обеду горячей ухи сварганим, днем костра не видно.

— Обрез захвати. — напомнил Витя, выкладывая патроны.

В знакомом затоне тихо шелестели зеленые камыши, стайками над головой вилась мошка. Жирные, черные комары, хорошо потрудившись ночью — на день укладывались спать, лишь отдельные экземпляры лениво, сонно жужжали над ухом.

Атамбай закинул удочку, сел на колени и услышал первый выстрел со стороны землянки. Стаи уток шумно поднялись в воздух, взлетели стремительные фазаны. И тут же следом затараторил АКМ длинными и короткими очередями. Затем Атамбай различил чеченский Борз и израильский УЗИ. Он подскочил, вложил два патрона в стволы обреза, взвел курки и ринулся, почти не прячась, к Вите на помощь. Бой впереди разгорелся нешуточный: озлобленный калашников молотил во все стороны, шальные пули свистели и резали ветки даже над головой бегущего Атамбая. Когда замелькали фигуры бандитов, Атамбай не целясь бахнул дуплетом, дрожащими руками перезарядил обрез. Сразу воздух вокруг ожил, и белый солончак покрылся сетью мелких разрывов. Он выстрелил ещё раз и вскрикнул от боли — пуля раздробила правое плечо. Из обвислой руки выпало оружие, под рубашкой фонтанировала кровь, ручьем сбегая к трусам. Со стоном попробовал поднять обрез левой рукой, но не успел: трое подбежавших парней выбили его пинками, заодно угощая стрелка ударами по ребрам и по голове.

— Ты что, паскуда? Двоих наших уложил?!

— У него картечью заряжено! Как по кабанам палил, гад!

Атамбай подхватили под руки, потащили к землянке, отсеченная Витина голова валялась возле догорающего костра и испуганно улыбалась. Из-за кустов по воздуху выплыл Грек, достал стеклянный пузыречек, отсыпал насвай на ладонь, и, оттопырив нижнюю губу, отправил туда зеленые крупинки. Сплюнул густую слюну и посочувствовал:

— Больно, Атамбай? Зря ты так. Против Мурки воевать нельзя. Э-эх! Ну — прощай.

Махнул высокому парню, тот подошел, выхватил кривой узбекский нож из-за ремня, и, всадив по рукоятку в живот Атамбая — рванул лезвие кверху. Атамбай еще стоял, а кишки уже вывалились в золу костра, левой рукой он удивленно собирал их на место — потом рухнул.

— Откуда столько жестокости? — Грек брезгливо поморщился, и опять сплюнул зеленую насвайную слюну. — Мясник!

Цаца, улыбаясь, скаля белые зубы, пошутил:

— У тебя что, сердце больное? Отвернись, Грек!

От налетевших мух невозможно было отбиться. Грек матюгнулся и коротко бросил:

— Уходим!

На столе дымился горячий кофе в чашке с блюдцем. Два зеленых человечка, два гномика, стояли возле чашки. Оба остроухие, с длинными тупыми носами, в зеленых колпаках и кафтанчиках, с беленькими круговыми воротничками, тонконогие и круглоглазые. Один держал чайную ложку, как весло, и помешивал ею крепкий кофе, другой, сложив ручки на животе, грустно смотрел в чашку, будто в фаянсовую бочку.