Доминик Сильвен - Кобра

- Это не грязная работа. Его лишат жизни тихо и мирно, когда он будет пребывать в своем искусственном сне. В конце концов, он стремится к смерти. Я всегда думал о том, что Жюстену наскучило медленно умирать на земле. И никто не в силах вдохнуть в него жизнь. Уж во всяком случае не ты. Несмотря на твою красоту.

- Дай мне еще немного подумать.

- Пожалуйста, Дани, тебя никто не торопит.

- Послушай, ляг на живот. Я сделаю тебе массаж.

- Прямо сейчас?

- А почему бы нет? Это еще один способ заниматься любовью. Я специально купила ароматическое масло. Оно там, в ванной.

Ну что на это ответить? Он изо всех сил хотел верить ей. Он действительно этого хотел. Он подчинился, лег на живот. Повернув к ней лицо, он смотрел, как она удаляется в ванную комнату. Когда она вернулась, на ней был белый банный халат, бутылочка с ароматическим маслом торчала из кармана. Мгновение спустя он почувствовал, что она - довольно тяжелая - села верхом ему на ягодицы, крепкими бедрами сжала ему бока. Если б ему нужно было охарактеризовать ее одним словом, он бы сказал: Дани-амазонка. Своими легкими пальцами она уже начала обрабатывать ему шею и плечи. А масло и правда хорошо пахнет. Запах сандалового дерева. Он как-то говорил ей, что любит этот запах. Она ничего не забывает.

«Дани», - прошептал он только ради удовольствия произнести ее имя.

«Merda, fa un freddo cane!» [Черт возьми, собачий холод! (ит.)] Холод и сырость - отвратительно! И нельзя включить двигатель: это привлечет внимание. Федерико поставил машину в тихом тупичке позади виллы. Посмотрел на часы: 2.35. Марко по-прежнему молчал. Федерико оглядел улицу из окон фургона и в который уже раз убедился, что у Лепеков нигде света нет. Неизвестно, где сейчас Лепек: в своей кровати или в смешном склепе из папье-маше.

Когда же, наконец, Марко соберется выяснить у своей престарелой красотки, не возражает ли она, чтобы прикончили ее муженька? Дани - единственная слабость Марко. Единственная, но большая. И что это за всплеск романтизма в сорок три года? Федерико слышал, что с некоторыми мужиками за сорок такое случается: вначале половое влечение ослабевает, а потом все закручивается снова. Только теперь в какой-то безумной форме. И это сумасшествие затрагивает буквально все. Да… все было бы иначе, если б дед Марчелло не пожелал во что бы то ни стало выдать Карлу замуж. После того скандала в лицее. Монашки выгнали Карлу, потому что застукали ее в откровенной позе с одной из ее одноклассниц. Марчелло был рад пристроить Карлу, пусть даже за человека не их круга. Федерико, отчасти кривя душой, - он признавал это, - говорил себе, что все хорошо, раз Марко будет поблизости. При одной мысли, что Марко станет членом их семьи, у него вырастали крылья.

Федерико допил весь свой кофе. Потом определил для себя предел, до которого он будет ждать: он посидит здесь еще тридцать минут, не больше, и потом вернется на улицу Удино. «Марко ведь не назначил мне час, после которого я могу выйти из укрытия», - размышлял он. В глубине души он надеялся, что вот-вот сможет опустить большой палец и сказать, что Лепек отдан на растерзание львам. Или, скорее, кобрам. Федерико несколько минут вертел эту мысль в своей замерзшей голове, как вдруг решился ехать. Не выжидая тридцати минут. Ни минуты больше. Он не мог позвонить на улицу Удино: Марко всегда выключает телефон, когда проводит время с Дани, а если ответит Карла, будет только хуже. Федерико положил мобильник рядом с переключателем скорости. Если Марко позвонит, когда он будет в дороге, он всегда сможет вернуться. И сделать свое дело.

Изида, с окрашенным в черное лицом, поцеловала Жюстена в губы и принялась усиленно дуть. Хор небесных созданий пел: «Изида и Жюстен не целуются, Изида и Жюстен соединяются». Спустя некоторое время их губы плотно сомкнулись, рты удивительным образом расширились, как у рыб, просящих корма на поверхности воды. Да-да, именно так: она питала его своим дыханием, она раздувала его. Когда Жюстен в свою очередь станет богом, он будет питать Изиду.

Жюстен Лепек открыл глаза. И испытал огромное разочарование. Такое огромное, что на глазах у него выступили слезы. Священный поцелуй богини был всего лишь сном.

Он уставился в потолок, с него свешивалась старинная хрустальная люстра. Жюстен спал с ночником, и свет от него отражался на потолке большим дрожащим пятном. Он взглянул на часы: 2.56.

Он поднялся и сел на край кровати. Попытался собраться с мыслями, но в голове все путалось, образы в беспорядке сменяли друг друга, все тело еще было охвачено дрожью, еще слишком явственно было ощущение поцелуя. Ему никогда прежде не снилось ничего подобного. У него мелькнула мысль, что вдруг это был не сон. Вдруг он вырвался за пределы сознания и боги говорили с ним напрямую? Что, если наркотик произвел в нем какую-нибудь мутацию?