Себастьян Жапризо - Убийство в спальном вагоне

Внезапно дверь открылась. Увидев его испуганные глаза и загнанный вид, она тотчас все поняла. Это было как в школе до выпускных экзаменов, она как бы вернулась на три-четыре года назад: лагерь учителей и лагерь учеников, тайны, фискальство, страх перед надзирателями.

— Что вам угодно?

Он нахохлился, как молодой петух, увидев, что это не контролеры (надзиратели). Она сказала:

— Я хочу пипи, знаешь ли!

Сначала этот белобрысый парень разодрал ей чулок, а теперь, почти готовый расплакаться, шептал:

— Не стойте тут. Уходите. У меня нет билета.

— У вас нет билета?

— Да.

— И вы заперлись здесь? Чего вы этим добьетесь?

— Говорите тише.

— Я говорю негромко.

— Нет, громко.

Тут они услышали шаги контролеров, голоса надзирателей, которые вошли в последнее купе вагона в десяти шагах от них: «простите, дамы-господа».

Малыш взял ее за руку, это был его первый решительный жест, и резко потянул к себе, так, что она едва на закричала. Просто втащил ее в туалет. И запер дверь.

— Послушайте, оставьте меня в покое!

Он закрыл ей рот рукой, как герой в исполнении Роберта Тейлора на немецком корабле в фильме, который она видела в Авиньоне два месяца назад. Но у Роберта Тейлора были усы, он был брюнет и настоящий мужчина, а Малыш смотрел на нее умоляющими глазами беззащитного ребенка.

— Тихо, прошу вас, помолчите!

Так они стояли рядом перед закрытой дверью. Она видела себя в зеркале над умывальником и думала: «Такое может случиться только со мной. Если бы мама увидела, она бы упала в обморок!»

Еле слышно, голоском послушного ученика училища отцов Иезуитов он сказал, что собирался было спрятаться на подножке поезда, но в соседнем вагоне стоял какой-то тип, к тому же он боялся, что не сумеет открыть дверцу, и потом не знал, как поступить с чемоданом.

Этот пухлый чемодан из свиной кожи тоже был в туалете. Баловень семьи, сын богатых родителей, очень похоже. О том, что его отец адвокат, муниципальный советник в Ницце, он рассказал ей на другой день, и о том, что учился в пансионе «иезов» [6] Сокращение от Иезуитов. , что уже второй раз сбежал от них из-за математики, которая ему осточертела. Все бросил, чтобы жить своей жизнью.

В дверь постучались. Кто-то спросил, есть ли кто-нибудь. Она оттолкнула парня, приложив палец к губам, как в школе. Он понял и встал на крышку унитаза, с глупым видом, излишне шумя при этом, явно излишне. Перед тем как открыть, она распахнула пальто, чтобы все выглядело правдоподобно.

«Ах, если бы мама увидела, она бы упала в обморок!»

— В чем дело?

— О, простите!

Она лишь приоткрыла дверь правой рукой, левой придерживая край пальто. Контролеры смотрели на нее сверху вниз, более молодой отступил на шаг, другой дотронулся до козырька. Должно быть, она была бледна как смерть. И если бы увидела себя в зеркале, бледную и белокурую, с голыми ногами в распахнутом пальто, вообще потеряла бы сознание. Она слышала, как бешено бьется ее сердце.

— Вы уже проверили мой билет…

Старший сказал: «Да-да, извините, мадемуазель», и они вместе отступили назад. Тогда она опять закрыла дверь и опять увидела себя в зеркале с такими же растерянными, как у Малыша глазами. Но уже не бледную, а красную как рак.

Они еще немного постояли: он — на крышке унитаза, опустив голову, потому что упирался ею в потолок, она раскрасневшаяся — прислонясь к двери и запахнув пальто. Ей уже тогда казалось, что они натворят глупостей, а черные глаза благодарили, он выглядел невероятно глупо — любовь моя, мой Дани, мой Даниель.

— У вас грязь на щеке.

Вот и все, что тот нашелся сказать спустя две-три минуты, когда они убедились, что контролеры ушли.

Возможно, она испачкала щеку грязными руками. Или это сделал он, когда зажал ей рот, кретин несчастный. Она вытерлась платком, глядя в зеркало. Он слез, едва не свалившись, потому что поставил ногу на чемодан, пошатнулся, ухватился за нее, даже не извинившись, потому что не был этому обучен, и улыбнулся ей в зеркало. Что-что, а улыбаться он умел, у него был красивый, еще детский капризный рот баловня семьи.

— У вас тоже. Тут…

Она протянула платок, указывая на следы грязи на лбу, на гладкой щеке. Он тоже вытерся. Потом они вместе мыли руки дешевым мылом, обладавшим особо устойчивым запахом.

Он посмотрел на ее носовой платочек в зеленую клеточку и засмеялся.

— Когда я был маленьким, у меня были такие же. На каждый день недели.

Когда был маленький! Подчас в его речи пробивался южный акцент, от которого ему не удалось избавиться, несмотря на все усилия «иезов». С таким же акцентом говорили дети из хороших авиньонских семей. Жаль только, что его не научили извиняться. Потом он быстро отвернулся, вероятно, вспомнив маму, платки, всякие дорогие ему вещи. Эти воспоминания нахлынули внезапно, словно захлестнув волной.