Ольга Тарасевич - Ожерелье Атона

– Да, ты прав, – пробормотал Эйе. – Меня не должны видеть в доме опальной царицы. Мне нужно появляться при дворе. Теперь даже в большей степени, нежели прежде.

Жрец бросил прощальный взгляд на Нефертити, запечатлел на ее устах последний поцелуй и уныло побрел прочь. Любимая еще увидит миг его торжества. Он непременно наденет корону с золотым уреем. Но как жаль, что наблюдать за этим Нефертити станет уже с берегов Небесного Нила.

И Эйе опять просчитался. Напрасно его сердце учащенно билось от радости, спрятанной в напускном сочувствии при известии о смерти Сменхкары. Не помогла хитросплетенная паутина дворцовых интриг. Трон, как только что выловленная из Нила рыба, вновь ускользнул от Эйе, хотя и был близок как никогда.

Однако на церемонии бракосочетания дочери Эхнатона и Нефертити Анхесенпаатон с будущим правителем земли египетской Тутанхатоном [24] жрец впервые испытал что-то похожее на угрызения совести.

Золото одежд и тяжелые лазурные короны все равно оставляли царскую чету детьми. Юным супругам едва минуло восемь лет. К таким правителям сложно относиться всерьез, их хочется посадить на колени, рассказать сказку.

– Ты назначен регентом, – шепнул на ухо Эйе стоявший рядом визирь Хоремхеб. [25]

От жреца не укрылось выражение легкой досады на красивом лице Хоремхеба, и он понял ее причину: визирь тоже являлся опекуном юного фараона, а кому хочется делиться властью!

Тутанхатон…

Вначале он явно скучал на троне, пытаясь играть скипетром и хлыстом, то и дело перебивая Эйе:

– А поехали лучше покатаемся на лодке! Или хочешь – умчимся далеко-далеко на моей новой колеснице!

И Эйе бы ему не прекословил – чем позже фараон начнет интересоваться государственными делами, тем лучше. Но Хоремхеб считал по-другому. Никаких игр и развлечений. Только работа: изучение истории и воинского дела, разбор почты, первые самостоятельные решения.

Опасаясь утратить влияние на своего воспитанника, Эйе не спорил с Хоремхебом. Расчет оправдался: из двоих опекунов именно Эйе пользовался любовью фараона.

Но, конечно, он все же быстро повзрослел, их мальчик-правитель.

К четырнадцати годам, в знак примирения со жрецами Амона из Фив, он сменил свое имя на Тутанхамон. Юная жена стала соответственно Анхесенпаамон.

К пятнадцати он понял: для баланса власти нельзя допускать усиления какой-то одной придворной группировки. И перенес двор в Мемфис, ослабляя тем самым мощь Фив.

В восемнадцать фараон не придумал ничего лучше, как поблагодарить опекунов и сказать, что больше не нуждается в их советах.

Услышав эту новость, Эйе и Хоремхеб застыли у царского трона, как изваяния.

Тутанхамон попытался смягчить резкость своих слов:

– Нет, я буду по-прежнему ценить ваше мнение, буду им интересоваться. Но все решения фараон принимает сам. Да, Эйе и Хоремхеб? Вы же именно этому меня учили?

– Конечно, – торопливо сказал Хоремхеб и с деланым равнодушием пожал плечами. – Все правильно. Так и должно быть, о мой повелитель!

Эйе молчал. Его душу раздирали противоречивые чувства. Он успел полюбить Тутанхамона как собственного сына, а тот… Тот предал своего отца, унизил, растоптал, грубо указал на его место…

И ярость, внезапная, как смерч, вздыбливающий пустыню сплошным красным маревом, заполонила Эйе целиком и полностью. Он плохо помнил, как бросился в свои покои, к ларцу с драгоценностями. И вскорости разноцветные блики, отбрасываемые дивными камнями ожерелья, скользнули по смуглому лицу фараона.

– Атон… Какая тонкая работа! Настоящая красота! – восторженно прошептал Тутанхамон. – О, Эйе, ты сделал мне очень хороший подарок.

– Глядя вперед, всегда следует помнить о том, что оставляешь позади, – отозвался Эйе. Его сердце разрывалось от боли…

Он не стал забирать ожерелье Атона из ларца с драгоценностями, последовавшего за фараоном в Долину царей [26] . Ни к чему. Пусть будет замуровано в гробнице. Если бы и воспоминания можно было бы навсегда оставить среди равнодушных скал…

Зато теперь у Эйе был трон. И корона с золотым уреем венчала его постаревшее лицо.

Нефертити, возможно, была бы довольна.

– Горе мое, куда ты опять улетела? Ты забыла сбрызнуть овощи маслом!

Лика Вронская послушно последовала Пашиному совету. Действительно, это же надо так задуматься, чтобы смолотить полтарелки незаправленного салата!

– Все сюжет придумываешь, – констатировал Паша, расправляясь с кольцами жареных кальмаров. – От тебя в такие моменты остается почти ничего не соображающая оболочка. Хм… А это мысль! А не воспользоваться ли твоим состоянием? Что, если я сотворю с тобой что-нибудь прекрасное? Например, ребенка заделаю. В сознательном состоянии ты не сможешь даже обсудить эту тему!